Книга Военный инженер Ермака. Книга 5, страница 43 – Михаил Воронцов

— Кучум тоже не пускает туда своих людей?

— Да, — подтвердил Алып. — Он умный. Знает — тронь священное место вогулов, все племена против него встанут. А ему это не надо. Татары там не появляются. Приказ хана.

Я задумался. Если даже Кучум, со всей своей силой, не лезет туда, значит, вогулы действительно будут биться насмерть.

— Алып, — я посмотрел ему в глаза, — а что, если мне очень нужно туда попасть? Не грабить, не разорять. Просто… камни посмотреть.

Он резко покачал головой.

— Нельзя, Максим. Нельзя! Ты хороший человек, я вижу. Но туда нельзя.

— А если очень надо? — настаивал я. — Чувствую, там что-то есть. Прям, как наваждение у меня какое-то.

Алып отвернулся, долго смотрел куда-то вдаль, за частокол. Потом заговорил тихо, так что мне чуть ли пришлось наклониться, чтобы расслышать:

— Максим, не ходи туда. Прошу. Я стал казаком, потому мне с вами нравится. Но то место — не трогай. Найдёшь свои камни где-то еще. Тайга большая.

— А если не найду? — спросил я прямо.

— Тогда… — он пожал плечами, — тогда без камней воевать будем. Но в священное место не ходи. Я тебя предупредил. Больше ничего сказать не могу.

Он ушел, давая понять, что разговор окончен. Я остался стоять, размышляя. Два десятка вёрст — рукой подать.

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона. Где-то вдали выл волк, и ему отвечали собаки в остроге. Я медленно пошёл обратно к мастерской. Решение ещё не созрело окончательно, но я чувствовал — выбора у меня почти не осталось.

* * *

Диванхана бухарского дворца погружалась в сумерки. Тяжелые шелковые занавеси колыхались от вечернего ветра, проникавшего через решетчатые окна. На полу, устланном драгоценными хивинскими коврами, расставлены низкие столики с серебряными кувшинами и чашами. Свет десятков свечей в массивных подсвечниках отбрасывал причудливые тени на расписные стены, где арабская вязь переплеталась с растительным орнаментом.

Абдулла-хан II ибн Искандар восседал на возвышении, укрытом парчовым покрывалом. На вид ему было около пятидесяти лет. Большой и сильный потомок великого Шибана, внука Чингисхана унаследовал не только кровь степных завоевателей, но и их железную волю и взгляд, который будто мог заглянуть в душу человеку и увидеть то, что он пытался скрыть. Его глаза скользили по собравшимся сановникам, каждый из которых занимал отведенное протоколом место.

Великий визирь Мир Аслан-бек ибн Дост-Мухаммад поднялся и его богато расшитый халат зашуршал в тишине зала. Лицо визиря, обычно непроницаемое, выражало нескрываемую озабоченность.

— С великой скорбью и тревогой скажу, — начал он, обводя взглядом присутствующих, — Кучум при смерти — ранен казаками при осаде Кашлыка; мурза Карачи, на которого мы делали ставку, также мёртв. Ситуация изменилась. Но, при всей скорби и тревоге, скажу, что это возможность для нас. И надо решать быстро.

По залу пронесся едва слышный шепот. Кадий Шамс ад-Дин аль-Бухари погладил седую бороду, его глаза сузились в размышлении. Главный судья Бухары понимал о чем идет речь. Кучум был независим. Союзник, но он делал то, что считал нужным. А сейчас можно поставить на его место того, кто будет прямо подчиняться бухарскому хану.

Амир Кутлуг-Мирза ибн Хусейн, закаленный в боях сардар, чья рука привычно лежала на рукояти сабли даже во время заседания дивана, наклонился вперед: