Книга Монстр под алыми парусами, страница 16 – Яся Белая

Лонгрен ушел, ему показалось, что ходил он недолго, но Мэри сказала потом, что его не было почти три часа. Зато ему удалось раздобыть женское белье, сорочку, юбку, передник и башмаки.

Со всем этим богатством он поспешил к Мэри. Она по-прежнему ждала его в гроте. Застыла, как каменное изваяние, казалось, даже не моргала. Пришлось тронуть ее за плечо, встряхнуть…

Мэри быстро пришла в себя, улыбнулась ему, ласково поблагодарила, взяла вещи… Лонгрен вышел, оставив ее переодеваться.

Когда же она показалась из грота, Лонгрен даже сначала не узнал ее. И следа не осталось от величественной красавицы, перед которой хотелось преклоняться. Эта Мэри была просто Мэри: приятной наружности, с мягкой улыбкой и умными глазами. И рука, когда она коснулась ладони Лонгрена, уже не обжигала холодом. Обычная женщина, которую он с легкостью мог называть: «Моя».

– Идем, – сказала она, – покажешь мне, где мы будем жить эти семь лет.

– Семь лет… – эхом повторил он.

– Да, только семь, поэтому я и спрятала там свое платье, чтобы потом, когда буду уходить, переодеться в него…

Лонгрен больше ее ни о чем не спрашивал. Привел в свое жилище внутри маяка, и они зажили душа в душу. Он старался не думать о сроке, на который эта чудесная женщина осталась с ним. А когда два года спустя она объявила, что ждет ребенка, Лонгрен расслабился вовсе: ну какая же мать уйдет, оставив своего малыша?

Мэри оказалась вовсе не белоручкой: она охотно бралась за все женские дела, и любая работа спорилась у нее в руках. А уж как она шила! Казалось, что одежда, созданная Мэри, волшебным образом преображала женщин. Поэтому от клиенток отбою не было, и жили они если не богато, то вполне достойно. Лонгрен немного переживал, что их семью содержит женщина, а Мэри только смеялась в ответ.

А еще она любила яркие цвета, особенно все оттенки красного. Даже свадебное платье, когда они все-таки решили узаконить свои отношения перед обществом, сшила себе красное. Не такое роскошное, как то, что было на ней в день их знакомства, но все равно яркое, как пламя.

– Красный – это жизнь, – говорила она. – В белизне человек умирает.

Лонгрен не спорил с нею. Да и разве тут возразишь?

В счастье он забылся и перестал считать годы, но не Мэри.

Тем летом, когда их милой дочурке Ассоль исполнилось пять лет, жена пришла к нему, положила ладони на плечи – он сидел на заднем дворе и плел сети – и сказала:

– Ну вот, мой Лонгрен, и истек срок, который я пообещала тебе.

– Мэри. – Он перехватил ее руку, прижал к щеке: – А как же наше дитя?

– Еще и поэтому я должна уйти, – сказала Мэри.

– Не понимаю, – помотал он вихрастой головой.

Она наклонилась и поцеловала в макушку:

– Потом поймешь, – улыбнулась мягко и печально. – Я должна уйти…

И направилась к тому гроту, в котором когда-то ждала его.

Лонгрен последовал за ней.

– Я сжег его. Уже давно.

Она остановилась, строго посмотрела на мужа.

– Ты о платье? – Он кивнул, в глазах плескался шторм зарождающегося отчаяния.

– Да, уничтожил его.

Мэри рассмеялась:

– Думал, это удержит меня. Глупый, глупый Лонгрен.

Она отвернулась, проговорила слова на своем певучем наречье и обвела рукой в воздухе круг: тут же полыхнуло зеленым, и открылся коридор – Лонгрен увидел ее мир. Бескрайние снега и лед. До горизонта. А еще мужчину, беловолосого и с пустыми глазами. Оглянувшись, Мэри улыбнулась напоследок и шагнула туда, к другому… Лонгрен только схватил воздух там, где минуту назад стояла его любимая женщина.