Книга Монстр под алыми парусами, страница 23 – Яся Белая

Надо бы встать и закрыть.

А еще лучше запереть на засов.

Нет, забаррикадировать шкафом и никого не пускать.

Все это лихорадочно проносилось в голове Ассоль, но она продолжала сидеть, уставившись в одну точку. Шаль сползла и сбилась на поясе, а в тоненьком платье, считай, на открытом ветру, девушка быстро продрогла до костей. Тем более что очередной порыв ветра, ворвавшегося в комнату, задул огонь в печи и потушил огарок свечки.

Комната погрузилась во мрак, и только вспышки молний иногда освещали ее каким-то потусторонним, недобрым светом.

Добрый свет ушел отсюда вместе с теплом и мечтой.

Их похитил и безжалостно уничтожил темный человек, явившийся ночью. И, уйдя, оставил только холод, мрак и пустоту.

Но ей все равно…

Пусть холодно. Пусть беспросветно. Пусть пусто.

Мертвым не нужны тепло, свет, звуки, а Ассоль умерла несколько минут назад.

Очередная вспышка молнии высветила на пороге комнаты нового посетителя. Но даже это не заставило Ассоль сдвинуться с места. Никто уже не причинит ей большего вреда, чем тот, который уже был причинен.

Гость торопливо закрыл дверь на засов и крикнул:

– Эй, Ассоль, чего сидишь, как истукан? Лучше зажги какой-нибудь светильник, а то темень непроглядная.

То был старина Эгль, библиотекарь Каперны. Мокрый до нитки, со взвихренными седыми волосами вокруг уже начавшей лысеть головы и тревожным блеском в глазах.

Прежде Ассоль порадовалась бы его приходу, выбежала, бросилась на шею, стала бы выспрашивать, уложив голову на грудь, какую еще историю он припас для нее. А старик хлопал бы ее по спине, гладил по волосам и таинственно улыбался. Для нее он всегда припасал самое лучшее.

Но сейчас ей было не до его историй. Вообще ни до чего, ей было все равно.

Недовольно бурча, Эгль кое-как зажег принесенный с собой фонарь и осветил комнату.

– Смотрю, братишка Лонгрен опять так тесно общался с кружкой-подружкой, что уснул, где упал.

– Нет, – глухим голосом отозвалась Ассоль, – он встретился с монстром, и тот забрал его бодрость. Теперь отец обречен на вечный беспробудный сон…

– Поэт из тебя никудышный, – сказал Эгль, подходя, – лучше толком объясни, что произошло. А то сидишь тут в темноте, с глазами, как разбитые окна.

– Да, они разбиты. И душа улетела в ночь. Я теперь просто оболочка.

Эгль поставил фонарь на стол и присел на корточки рядом, внимательно осмотрел Ассоль, крутя ее в руках, как куклу, и горестно проговорил:

– Кажется, я опоздал и «серый осьминог» добрался до тебя?

Ассоль кивнула.

Старик обнял ее и прижал к груди.

– Прости, девочка, я должен был явиться раньше, как только услышал, что «осьминоги» в Каперне. Должен был предупредить тебя, защитить. Это я виноват.

Ассоль мотнула головой:

– Не кори себя, я сама зажгла свет для блуждающих в ночи и оставила открытой дверь.

– Ну так что же? Ты делала это всегда, потому что твое доброе сердце болело о каждом, кому приходится странствовать в темноту и непогодь. Он не имел права врываться и делать с тобой…

– Он не сделал того, о чем ты мог подумать. Да, тронул пару раз, но я быстро дала ему отпор. Но то, что он все же сделал, куда хуже. – И, не сдержавшись, она все-таки всхлипнула и проговорила, расплываясь в реве: – Он убил его!

– Лонгрена? – с ужасом пробормотал Эгль и пристальнее присмотрелся к лежащему на полу смотрителю маяка. Лонгрен как раз перевернулся на другой бок и громко захрапел, показав, что живее всех живых и покидать этот мир пока не собирается. – Так кого же? – недоуменно спросил старик.