Книга Трехглавый змей: Проклятие семьи Мор, страница 37 – Таня Рен

Но было кое-что, чего Дамиан боялся больше. Мара знала об этом точно. Потому что она боялась того же самого.

Что у неё не получится спасти Веспериса.

А вместе с ним, и Мара была в этом уверена, она потеряет Дамиана тоже.

В последнее время Мара боялась почти всего и вязла в холодном, липком болоте страха. Он обволакивал её по утрам, когда глаза ещё не успевали открыться, когда небо за окном было серым, и не хотелось ничего, кроме как спрятаться обратно под одеяло, зарыться в подушки и не выходить. Никогда.

Боялась проснутся и узнать, что уже поздно. Боялась, что Веспериса убъёт её магия, а не проклятие. Боялась, что ниточка Ллиурэн оборвётся, и они останутся ни с чем. Боялась, что кто-то узнает правду про Ноксиана. Боялась, что кто-то узнает о её неподобающих чувствах к двум своим лучшим друзьям одновременно. Ещё хуже, если об этом узнают они.

Теперь Мара часто находила утешение в земле. Ей нравилось чувствовать её стабильность, надёжность. Что бы ни происходило вокруг, она оставалась под её ногами прочной, незыблемой.

Именно там, на заросшей мхом тренировочной площадке, где редко кто занимался, её и нашёл Дамиан.

— У меня… появилась одна идея, — сказал он, опуская руки в карманы брюк. — Я не уверен, что это сработает, но… хочешь попробовать?

Мара глядела на него долго, изучающе.

Он избегал её так много дней, уходил первым, не смотрел в глаза, натягивал улыбки… А теперь стоял здесь. Сам. Говорил, что у него появилась идея.

— Что за идея? — спросила она осторожно.

— Увидишь, — уклончиво ответил он. — Пойдём?

Она кивнула.

Без лишних слов они покинули площадку и вышли за пределы территории академии. За высокой кованой оградой начинался лес. Листва уже опала наполовину и теперь шуршала под ногами. Дамиан шагал уверенно, а Мара не задавала вопросов.

В иной раз она бы не замолкала ни на секунду. Куда ты меня ведёшь? Что за идея? Почему мы идём в лес? Ты меня ненавидишь? Но сейчас Мара молчала и шла следом.

Раньше Дамиану нравилось командовать, нравилось всё контролировать, нравилось быть главным. Он и не скрывал этого. Мара помнила, как он злился, когда она поступала по-своему, и как искренне наслаждался, когда обстоятельства вынуждали её повиноваться.

И вот теперь — когда он, наконец, захотел снова что-то взять на себя — она подчинилась. Не из слабости, не из страха, а потому что это был он. Потому что где-то глубоко внутри она всё ещё помнила, каково это — чувствовать себя в безопасности рядом с ним.

Мара шагала молча, позволяя ему вести. И собиралась сделать всё, что он скажет, какой бы безумной или глупой не оказалась его идея.

И наконец он остановился.

Октябрьский лес, казалось, замер в перетекающем золоте. Где-то кроны всё ещё хранили летнюю зелень, где-то — уже алели, будто горели изнутри. Но дерево, у которого остановился Дамиан, выделялось. Оно было… не мёртвым — больным.

Кора его пузырилась, словно смола под ней кипела. Листья висели не сухие и не живые, со странным налётом, похожим на серо-зелёный пепел.

— Я знаю, чего ты боишься, — произнёс Дамиан, не глядя на неё. — И я боюсь того же.

Он указал на дерево.

— Попробуешь?

Мара смотрела на него с недоверием и тревогой.

— Я не знаю формулу исцеления, — проговорила она.

Его лицо оставалось мягким, бесконечно серьёзным.

— Формулу мела ты тоже не знала, — напомнил он. — И формулу дивана. Ты просто… сделала это. Представила — и воплотила.