Книга (не) Зайка для Волка, страница 17 – Мария Мирабелла

— Я не зайка. У меня есть имя!

Он схватил её за локоть, не больно, но с силой.

— Что ты сказала?

Ана хотела высказать ему всё, прямо в его наглую рожу, но нельзя. Она играет роль зайца.

— Сказала, что Элисса ждёт тебя сегодня вечером, альфа.

Он резко отпустил её, будто обжёгся. Развернулся и ушёл, не сказав ни слова.

***

К Элиссе Таррен не пошёл. Он сидел в кресле, сжимая в руке кубик льда, который уже почти растаял.

Всё внутри кипело, но не от злости, а от интереса и желания раскрыть тайну.

Волк видел, что в глазах омеги не было ни капли страха. Она его не боялась.

— Кто же ты зайка?

Дверь распахнулась. В комнату ввалились Кай, Нолан и Марк. Троица, вечно появляющаяся без приглашения.

— Ну что, — с ухмылкой начал Кай, закидывая на кровать куртку, — как там твоя зайка? Сдалась?

— Если бы.— буркнул Таррен, не поднимая глаз. — Она не такая, как остальные омеги.

— Это точно. Я слышал, как она тебя сегодня послала в столовой.— хмыкнул Нолан. — "Хочешь кофе, то сам встань в очередь". Она что, не знает кто ты?

— А как она заявила, что не зайка, а Ана, — напомнил Кай.

— Дерзкая, — согласился Марк. — Аж зубы зачесались, я бы её...

— Ага, дерзкая — Кай укусил яблоко. — Или глупая. Хотя… может, она тебя дразнит, Таррен?

Таррен не ответил.

— Напоминает мне Элизу, — тихо сказал Нолан.

В комнате повисла тишина.

Марк нахмурился, а Кай отвёл свой взгляд.

Таррен медленно поставил стакан на стол.

— Не приплетай сюда Элизу! — жестко сказал он.

— Прости, я не хотел… — замялся Нолан. — Просто она тоже была с характером. Она...

— Элиза умерла, — оборвал его Таррен. — И она была волком, а не зайцем. Никогда больше не упоминай её имени!

Остальные ушли, дверь захлопнулась с лёгким щелчком, и голоса за ней начали растворяться в коридоре, постепенно затихая, будто их уносил ветер. А Таррен остался сидеть в кресле, ни единым мускулом не дрогнув, застывший, словно статуя из камня и льда, чьи очертания больше не имели значения.

Он не смотрел по сторонам, не переводил взгляд, не дышал глубже — просто уставился в одну точку, мимо которой текла ночь, и время, казалось, теряло свою последовательность. Его плечи напряжённо поднялись, будто собирались обернуться щитом, пальцы медленно сжались в кулаки, а ногти, острые и твёрдые, впились в ладони до боли, до тёплого покалывания под кожей.

На лице его не отражалось ровным счётом ничего, ни злости, ни тоски, ни сомнений. Только глаза. Те самые глаза, в которых обычно вспыхивала ярость или превосходство, теперь были пустыми, глубокими и холодными, как поверхность замёрзшего озера, под которым давно утонуло всё живое.

И в этой неподвижности, в этой кромешной тишине, где каждый вдох звучал, как удар, его накрыли воспоминания — не мягко, не постепенно, а резко, стремительно, как лавина, как запах прошлых лет, внезапно распахнувших дверь из глубин памяти.

Он снова был маленьким. Ему было десять.

Серый волчонок, худощавый, лохматый и с глазами, в которых пылало упрямство. Сын вожака, слишком гордый, чтобы подчиняться, слишком дерзкий, чтобы слушаться, и слишком уязвимый, чтобы признать собственный страх. Он всегда хотел доказать, что достоин — не просто крови, не просто имени, а силы, альфийского ядра, которое ждали от него с рождения. Доказать отцу, доказать стае. Доказать себе.