Книга Первая кудесница Империи, страница 78 – Колин Ви

— Звучит почти невероятно… — пробормотал он, постукивая пальцами по толстой папке, что хранила в себе сведения о девушке — или, быть может, о той, кем она была прежде.

— Как посмотреть. Если для моего мира вот это, — Полина взмахнула рукой над пустым пространством перед собой, и между ними тут же вспыхнул язычок огня, сотканный лишь силой её воли, — считается невозможным...

Слова о другом мире легли на сознание генерала тяжёлой каменной плитой. Он поджал губы в тонкую линию и, словно спасаясь от собственных мыслей, решительно отвернулся к тому самому шкафу с фолиантами.

После смерти жены он предпочел военный стиль жизни — и тем более интерьер. Но здесь… Здесь всё было обставлено по последней моде. Точно так же и как в его доме. В том самом доме, куда он уже несколько месяцев старался не возвращаться.

Следующие слова сорвались с его губ как заклинание, как мольба о пощаде, как отчаянная попытка объяснить себе, что сейчас происходит в его душе… и почему она — эта девушка — горит ярче, чем та самая огненная лилия.

— Я вижу, вы скучаете по своему дому, Полина Константиновна? Позвольте узнать, как так получилось, что вы очутились в чужой семье, в... — мужчина помедлил, осторожно подбирая слова, — не по своей воле, да ещё и под чужим именем?

Взгляд генерала, режущий, как лезвие, наткнулся на её взгляд — смирившийся и беззащитный.

Полина не сказала ни слова — лишь едва заметно провела пальцами по воздуху, развеивая цветок магии. Выпрямилась, будто готовясь принять удар, и ровным, глухим голосом изложила всё, что предшествовало их встрече.

* * *

И вот, когда тебе кажется, что ты уже знаешь всё — приходит хрупкая девчонка и просто берёт твой мир… и встряхивает его основательно.

Мысли Димитрия редко расходились с действиями, поэтому сломанное перо в его руке очень точно соответствовало ходу его размышлений.

— Нехорошо, Полина Константиновна. Вы поступили очень нехорошо, — подвёл итог генерал всему, что девушка только что рассказала.

— Но я не могла иначе! — вспыхнула она. — Вы, наверное, всю жизнь контролировали свою силу и не устраивали родителям перформансы покруче цирковых! — в голосе звучали едва сдерживаемые слёзы.

Он не знал, что именно она имела в виду под «перформансы», но прекрасно понял: с ней нужно быть мягче.

Вот только как же это трудно! Упрямая, своевольная, не признает полумер.

Генерал невольно усмехнулся: упрямая, как он сам.

— Я говорю о том, что нехорошо скрывать такие вещи от собственного жениха. Если бы вы с самого начала мне доверились, кто знает — возможно, мы бы уже нашли эту Елену и поняли, как глубоко проникли щупальца заговорщиков и какова их конечная цель, — генерал выпрямился в кресле и с удовольствием потянулся.

Размял плечи, лениво отметив про себя, что в домашней одежде есть своё очарование. Словно сбросил лет пятнадцать и снова стал тем юнцом, от которого у матушки случались мигрени, а у отца под усами расплывалась довольная улыбка. — Да я!.. Да вы!.. Как вы… — как и следовало ожидать, девушка вспыхнула. — Жених он мне тоже нашёлся! Временный! Вот вы кто! — вскочила на ноги, и даже не заметила, как сила вспыхнула в полутьме комнаты. — Да если бы не император, я бы осталась одна, сама нашла бы зачинщика, намазала бы ему фигу на чёрствый хлеб — и упорхнула бы в свой мир. И имя бы ваше забыла! Полина резко развернулась, направившись к двери, но в последний момент обернулась, чтобы добить: — И если бы вы были повнимательнее и появлялись тут почаще, вы бы узнали, что за мной охотятся существа. Что моя сила даст им преимущество в завоевании Империи. С грустной улыбкой она заметила, как генерал нахмурился. И только потянулась к двери, как её остановили. Он пересёк комнату в два шага, поставил руку рядом с её головой, другой обвил талию. Вдохнул глубоко — и покрыл её губы нежным, голодным, но властным поцелуем. Она только успела пискнуть и распахнуть глаза. Вероятно, сейчас кудесница мысленно негодует — но этого никто не услышит. Потому что танец языка влюбленного мужчины не проигнорирует ни одна влюбленная женщина, у которой не каменное сердце. Он был стихией. Был просящим в храме — и королём, повелевающим без слов. Он нещадно присваивал и поглощал как путник воду. Он жил ее дыханием.