Книга Разрушение кокона, страница 204 – Тан Ци

Очнулась она уже в усадьбе Поздней вишни, принадлежащей императорской семье. Хотя она и находилась в Личуане, но далеко от Ханьчэна.

Чжу Цзинь не стал с ней советоваться и запечатал в ее памяти все, что было связано с чувством вины перед Цин Лин, – все, что княжна не могла вынести в здравом уме. Все те мучительные чувства и сцены прощания с Цин Лин, которые терзали ее в ночных кошмарах, были запечатаны Чжу Цзинем глубоко в ее сердце. Поэтому все, что происходило в Личуане, хорошее и плохое, под действием заклинания осталось для Чэн Юй лишь смутным, лишенным какой-либо окраски отголоском.

Через полгода Чэн Юй вернулась в Пинъань, снова став той Чэн Юй, которая до пятнадцати лет никогда его не покидала. Чэн Юй, которая так и не повзрослела.

У берегов реки Байюй ивы клонились к воде. Ночь давно вступила в свои права, звуки пипы девы Цзинь, доносившиеся из бамбукового дома, давно стихли. Вместе с ними исчезла и радость цветущих улиц, уступив место тишине полуночи, что навевала сладостные и пленительные сны. Поэтому вся река Байюй опустела, только вода продолжала тихо течь да ночной ветерок легко шелестел в ветвях.

Лянь Сун сидел на траве, согнув колени и подперев щеку рукой, слегка хмурясь.

Чэн Юй чувствовала некоторую растерянность.

Она впервые так подробно вспоминала те события. Хотя она и не рассказала братцу Ляню все до конца, но в целом все было именно так. Те тайны, которые нельзя было раскрывать, оставались нераскрытыми – она дала клятву в пагоде Десяти цветов, поэтому все, что касалось повелительницы цветов, кольца Тишины, древних легенд и общения с растениями, включая древние останки в гробнице, она опустила. А из-за некоторых девичьих соображений она также умолчала о паре личных моментов, как, например, о том сне с пустыней.

Но Лянь Сун был слишком умен, и княжна не знала, обманули ли его уловки в ее рассказе. И не знала, была ли она честна сама с собой, когда поведала ему эту полуправду. Поэтому, когда она смотрела на его нахмуренный лоб, ее сердце начинало биться чаще. Чэн Юй с грустью подумала, что не хотела бы обманывать его, но у нее не было выбора.

Однако Лянь Сун думал не об этом.

Когда он хмурился, он думал о той ночи и беспомощности, что переполняла ее перед мрачной древней гробницей. Думал о том, как эта девушка, сидящая перед ним сейчас с покрасневшими глазами, сжалась в крохотный комочек. Так же как он видел в четырех временах года ее сердца, где она в одиночестве стояла на заснеженной улице, крепко обняв себя и пытаясь согреться? На сердце у третьего принца потяжелело.

Теперь, когда печать была снята, Чэн Юй стала настоящей Чэн Юй – той, кто, едва повзрослев, упал с перебитыми крыльями. На ее хрупких плечах лежало бремя вины, которое те не могли вынести. Она не знала, что делать, словно бабочка, которая только что вырвалась из кокона, но уже сломала крылья и по воле чужой жестокости застыла на пути мучительного преображения.

Княжна не могла вернуться в кокон, чтобы снова стать беззаботной куколкой, но и не могла расправить крылья и стать свободной бабочкой. Она застыла в своей боли.

Чэн Юй первая нарушила эту немного пугающую тишину.

Она спросила Лянь Суна:

– Я плохой человек, да?

Молодой мужчина положил руку ей на плечо. В лунном свете его пальцы источали свет и казались даже более светлыми и чистыми, чем белый нефрит лучшего качества. Лянь Сун тихо ответил: