Книга Десять ли персиковых цветков, страница 39 – Тан Ци

Если все обстоит так, как она говорит, значит, эта девушка действительно любит Е Хуа. Как трогательно! Небесный дворец велик, в нем без труда можно выделить уголок для принцессы. Однако, в конце концов, это дела семейные. Не будь принцесса столь искренней в своих словах, ничто не помешало бы мне отходить ее палкой. Но теперь я не могу этого сделать.

В вопросах любви не приходится говорить о добродетели, правильном и неправильном. Колобочек еще слишком мал. В будущем он непременно постигнет эту науку, а пока я не собираюсь потворствовать малышу в его прихотях. Подумав об этом, я тяжело вздохнула, подняла Колобочка на руки и уже собиралась было уйти, как мальчишка крепко ухватился за спинку скамьи и сказал:

– Матушка, ты же говорила, что отец – твое все, что он твои сердце и душа, твое сокровище и твоя самая большая радость! Какая-то девушка собирается увести его, и, если ты позволишь этому свершиться, это будет значить, что ты лишь бросала слова на ветер!

Кажется, у меня серьезные проблемы.

Е Хуа стоял, опершись о столб беседки. Услышав эти слова, принц оцепенел. Он вдруг улыбнулся и подался вперед, преграждая мне путь. Е Хуа протянул руку и, пропустив сквозь пальцы прядь моих волос, с усмешкой произнес:

– Так, значит, я ваше сердце и душа?

Вымученно улыбнувшись, я сделала шаг назад. Однако мужчина подошел ближе и продолжил:

– Ваше сокровище?

Он приблизился еще на шаг.

– Ваша самая большая радость?

В этот раз у меня не получилось выдавить из себя улыбку. Во рту пересохло. Этот принц – сущий демон. Что он вытворяет? Собрав остатки воли в кулак, я выпалила:

– Дожили! А то вы не знали об этом? Неужели необходимо говорить об этом вслух? Кошмар, просто кошмар.

Колобочек у меня на руках сиял от счастья, как и его отец, стоявший прямо передо мной. Воспользовавшись моментом, я усадила малыша обратно на скамью и бесславно сбежала с «поля боя».

Я была опозорена. Уже несколько тысячелетий мне не доводилось испытывать такого унижения…

Так как я потеряла ветвь дерева мигу, мне снова пришлось блуждать в потемках. Я не рассчитывала вернуться в Цинцю до наступления следующего дня, и было бы большой удачей покинуть лабиринты Хрустального дворца до рассвета. Меня со всех сторон окружали водные тропы. Еще с той поры, когда я была лисенком, я всегда жила на суше. Так что эти дорожки казались мне совершенно одинаковыми. Только выбравшись из воды, я осознала, что перепутала северную тропу с восточной. В этот момент мне в глаза ударил бледный свет луны. Погрузившись в глубокую печаль, я уселась на рифы на северном берегу Восточного моря. Было несложно вернуться, но мне не хотелось снова сталкиваться с принцем. Поразмыслив, я пришла к выводу, что лучше провести ночь здесь, а утром решить, что делать дальше.

Говорят, «в миру в четвертую луну цветенья иссякает дух»^[35]. Стояли теплые дни, однако ночи оставались холодными. На мне была очень тонкая одежда, а ветер, что дул с моря, пронизывал до костей, так что я начала чихать. В конце концов я спрыгнула с рифа и отправилась в близлежащий лес. Он значительно уступал лесу Чжэ Яня. Костлявые ветки деревьев торчали довольно высоко, но листва, покрывавшая их, служила защитой от ветра. Листья не пропускали не только ветер, но и лунный свет. Так что, хотя небосвод освещала полная луна, в лесу было темно, хоть глаз выколи. Я сняла с глаз повязку и аккуратно сложила ее. Вытащив из кармана жемчужину размером с голубиное яйцо, я задумалась, как найти достаточно большую ветку, чтобы сделать из нее лежанку.