Книга Записки у изголовья. Книга 2, страница 158 – Тан Ци

Воспоминания все сильнее охватывали Фэнцзю, как становятся громче звуки ударов в гонг и барабан, призывающих к бою. Они обрушивались на Фэнцзю, словно водопад, со страшным грохотом низвергавшийся со скалы и, стоило воде удариться о щебень на дне, разлетавшийся ледяными брызгами. Именно так трагедии потрясали небеса с древних времен – внезапно и беспощадно.

Следующее воспоминание было тесно связано со слухом, о котором ей однажды поведал Су Мое.

Как оказалось, слухи не соврали.

В двадцать второй день седьмого месяца года завершилось большое обряжение повелителя неразлучников и положение его в гроб. С наступлением ночи имение принцессы Аланьжэ окружили. Принцессу вывели из дома в железных цепях и под стражей сопроводили во дворец. Ей вменили обвинение в убийстве повелителя.

Делом занимался глава ведомства наказаний – младший брат госпожи Цинхуа, родной дядя Аланьжэ.

Само собой разумелось, что после смерти правителя на трон вступал наследный принц. Однако прежде наследный принц Сянли Хэ не пользовался уважением, и теперь слабый наследник был обречен стать правителем-марионеткой, а вся власть перешла бы в руки госпожи Цинхуа. Все при дворе отлично понимали, что глава ведомства наказаний был доверенным лицом госпожи Цинхуа.

Другими словами, в убийстве правителя Аланьжэ обвинила родная мать, в тюрьму ее бросила родная мать и на смерть всеми правдами и неправдами ее толкала родная мать.

* * *

На седьмой день заключения Аланьжэ госпожа Цинхуа снизошла до того, чтобы ее навестить. Камера была чистой, обстановка – скудной. Постелью служила плотно сбитая куча соломы. У дверей поставили гнилой столик, на его краю тускло светила масляная лампа. Аланьжэ в простых одеждах, оперевшись на край стола, занималась каллиграфией. За дверью камеры стоял тюремщик, присматривающий за жаровней. Как только принцесса исписывала лист, он забирал его и сжигал.

Длинная, до земли, юбка госпожи Цинхуа зашуршала по каменным ступенькам мрачной тюрьмы. Услышав шелест узорчатой ткани, Аланьжэ подняла голову и взглянула на посетителя. Выгнула бровь.

– Раз матушка вспомнила обо мне и пришла навестить, значит, все дела во дворце вы уже надлежащим образом уладили.

Она говорила спокойно, будто они встретились не в тюрьме, а случайно столкнулись в саду за дворцом и решили обменяться приветствиями.

В своем величественном и прекрасном дворцовом облачении, госпожа Цинхуа остановилась в двух шагах от двери камеры. Тюремщик открыл дверь и удалился. Аланьжэ взяла лист законченной каллиграфии и продолжила:

– В тюрьме особо нечем заняться. Сперва я правда не понимала, почему матушка обвинила меня в таком преступлении, но, поразмыслив немного, кажется, поняла некоторые причины.

– Ты всегда была умной, – спокойно сказала госпожа Цинхуа.

На миг она задержала взгляд на лице дочери, затем вынула из рукава запечатанную бумагу и фарфоровый пузырек. Поколебавшись, все же наклонилась и поставила их на гнилой стол.

– Взгляни.

В голосе госпожи Цинхуа не слышалось никаких переживаний, совсем как всякий раз, когда Аланьжэ приходила выразить почтение и слушала сухие небрежные ответы матери.

В тусклом свете свечи на сложенной бумаге смутно виднелись черные столбцы. Аланьжэ развернула лист перед собой и пробежалась глазами по написанным твердым уверенным почерком словам. Чем дальше она читала, тем больше бледнело в слабых отблесках свечи ее лицо. Спустя долгое время она подняла взгляд на мать. За исключением легкой бледности и дрожащего мизинца, она оставалась спокойной. Принцесса даже смогла изогнуть губы в улыбке и сказать: