Книга Записки у изголовья. Книга 2, страница 160 – Тан Ци

Редкие отблески свечи рассыпались по разложенному на столе прошению. Когда-то этим почерком на таком же простом белом листе он писал Аланьжэ, что нашел во дворе ее выдержанные вина, и спрашивал, готовила ли она вино тем способом, который он описал в письме. Теперь все тем же почерком, все в той же скупой манере он писал совершеннейшую чушь: «Сянли Аланьжэ убила отца-правителя, сердце ее отравлено злобой, даже тиграм и волкам неведома такая жестокость. Ее преступление очевидно, даже шакалы и леопарды…»

После написанных на сюаньчэнской бумаге^[47] строк «Суждено – придет» Аланьжэ добавила:

Она привыкла утешать себя этими стихами, сталкиваясь с невыносимой болью.

На бумагу легли последние уверенные штрихи. Аланьжэ отняла кисть, заканчивая черту, и негромко спросила:

– Матушка сказала «развлекся». Что она имела в виду?

В глазах госпожи Цинхуа еще отчетливее проступила жалость.

– Он попросил твоего властвующего брата даровать ему брак.

Аланьжэ медленно подняла голову.

Госпожа Цинхуа продолжала:

– Она не дочь знатной семьи, к счастью, она добродетельна и чиста. Она преподает в школе властвующей семьи. Слышала, ты выдвинула ее на должность. Ее имя состоит из одного знака: Тянь, «безмятежность». Вэнь Тянь, даже имя говорит о спокойном благородстве характера.

Аланьжэ закрыла глаза. Спустя время она заговорила:

– Я немного устала. Прошу, матушка, оставьте меня.

Госпожа Цинхуа повернулась, сделала два шага. Затем вновь оглянулась и сказала:

– Этим утром по твоему делу вынесли приговор, казнь состоится через три дня. В полдень Шэнь Е прислал прошение, предложив повелителю передать право свершить казнь храму-дворцу. Нет сомнений, тебя передадут храму-дворцу. Все же там выбор орудий казни намного больше, чем в подземных тюрьмах ведомства наказаний. Я знаю, что, даже умирая, ты не захочешь терпеть унижение. Если это ты вынести не сможешь, воспользуйся лекарством в пузырьке и сама со всем покончи. Это последняя капля сострадания, которое я, твоя мать, могу к тебе проявить.

Как только фигура госпожи Цинхуа исчезла за пределами тусклого мерцания масляной свечи, Аланьжэ вдруг задрожала всем телом и выплюнула полный рот крови, запятнавшей алым белый лист с чернильными столбцами прошения, лежащего на столе. Маленькие язычки пламени в масляной лампе беспокойно затрепетали и наконец погасли.

Фигура госпожи Цинхуа остановилась у входа в подземелье. Когда она уже хотела уйти, Аланьжэ в камере вдруг хрипло спросила:

– О каком сострадании ко мне говорит матушка?

Принцесса зашлась в приступе кашля. Потом продолжила:

– Помнит ли матушка день, когда наставник Мо вытащил меня из змеиной ямы и я впервые увидела вас? Мне сказали, вы моя матушка. Я была так счастлива, ведь вы оказались очень красивы. Увидев вас, идущую ко мне навстречу, я бросилась к вам попросить, чтобы вы меня обняли, но случайно упала. Вы прошли мимо меня, как будто не заметив, словно я была цветком, травинкой или камешком. Ваша длинная юбка задела меня по лицу. Я повредила руку, но вы прошли мимо, не одарив меня и взглядом. Ваша юбка шуршала так же, как и сегодня вечером.

Госпожа Цинхуа вцепилась пальцами в деревянные перила.

Последовал новый приступ кашля. Аланьжэ прошептала:

– В этой жизни я не знала, что такое любовь. Матушка скупилась дарить ее мне, поэтому я боролась за нее сама. Но матушка искалечила и ее. Я правда совсем не понимаю. Почему матушка так жестока? Неужели я ваш враг? Неужели вы рады видеть мою боль?