Книга Ань-Гаррэн: Белая ворона в мире магии, страница 104 – Мишель Фашах

Один из мотивов напомнил мне "Крылья" Наутилуса. Тихо напевая про себя, а потом и вполголоса, я стала записывать слова на бумагу. Бухгалтерия сегодня не клеилась, да и в полумраке цифры расплывались. Я занялась забавным делом — переделкой песни на эльфийский и общий язык. С благозвучным эльфийским, изобилующим рифмами, все шло как по маслу, а вот перевод на общий давался с трудом.

Проблема была в том, что я хотела не просто втиснуть смысл в ритм и рифму, но и воссоздать ту же атмосферу, то же ощущение. Как объяснить, что человек, снимающий "вечернее платье", — непременно женщина? На общем языке платье может быть и мужским… Я билась над этими глупыми сложностями, напевая то на общем, то на эльфийском, где перевод казался мне наиболее удачным.

Внезапное прикосновение к плечу заставило меня подскочить. Обернувшись, я увидела виноватое лицо эльфа. Где-то я его уже видела… Меня охватила паника. Спасительная маска теперь казалась пакетом на голове, лишающим меня воздуха.

Он показал на почти пустую бутылку и пустой бокал с вопросительным взглядом.

— Вино ищешь? — спросила я на общем.

Он кивнул и окинул кухню быстрым взглядом. И тут меня осенило. У принца был немой слуга и друг, его звали Марик, и он точно знал, как я выгляжу. Пришло время прикинуться служанкой.

— Простите, Ваше Высокородие, я не местная, с госпожой приехала, поэтому не знаю, где здесь спиртное, — попыталась я перейти на более простой язык.

Он грустно вздохнул и, подвинув меня бедром, сел рядом, пытаясь заглянуть мне в глаза. Я потупилась, изображая крайнее смущение от внимания высокородного эльфа. Тогда он решил зайти с другой стороны и выхватил у меня из рук дневник с песенкой. Я позволила ему выдрать пару листов, спрятав таким образом бухгалтерские расчеты от его шаловливых глаз.

Марик внимательно прочитал эльфийский вариант и жестом попросил меня спеть то, что получилось.

— Нет, нет, нет! Прошу вас, не заставляйте меня. Я очень стесняюсь. Ваш тонкий слух не получит никакого удовольствия… — начала оправдываться я.

Видимо, слово "удовольствие" следовало заменить на что-то другое, потому что Марик придвинулся еще ближе, буквально вдавив меня в ручку дивана. Он дышал мне в висок и попытался сорвать маску. Я вскочила как ужаленная.

— Простите, не подумайте ничего плохого. Может, займемся чем-нибудь другим? Хотите, я вам сказку расскажу?

Он соизволил выслушать и жестом пригласил меня присесть.

— Я тут расскажу, так мне сподручнее, можно жестикулировать… — оправдывалась я в который раз.

И, изображая буквально каждое слово, я поведала ему сказку о русалке, но не ту счастливую, которую нарисовал Дисней, а ту, где были боль, смерть, страдание и предательство. Описывая, какой ценой давалась главной героине жизнь на суше, как ей тяжело было сделать последний выбор, как прекрасны морские девы, я так старалась, что Марик ушел в себя.

Концовка окончательно погрузила его в глубокие размышления. Он допил остатки вина одним залпом и резко встал на ноги. Крепко поцеловав меня в щеку, он ускользнул из кухни, а я смогла перевести дух.

Впрочем, спустя час он вернулся, схватил карандаш и листок бумаги и написал недостающий кусочек песни. Вопросительным взглядом поинтересовался, помог ли он, и, получив положительный ответ, исчез и больше не появлялся.