Книга Ань-Гаррэн: Белая ворона в мире магии, страница 34 – Мишель Фашах

— Ты иди ко мне в комнату, завтра Сальват отведет тебя к своему дяде. Я сегодня не вернусь. Прощай, красавица, — тихо произнес мгновенно протрезвевший эльф.

— И тебе не хворать, — соорудила я русский посыл из вычурных эльфийских конструкций.

Эльф как-то поддерживающе тронул меня за плечо и ушел. Я решила уже пойти в комнату, но тут спустился орк. Мы решили еще посидеть. Он плохо разговаривал на эльфийском, скорее совсем не разговаривал. Я плохо разговаривала на общем. Мы как-то пытались объясниться, что-то по поводу готовки, но все было бесполезно. Я устала и решила пойти наверх, а он вызвался меня сопроводить. У двери в комнату я почувствовала вдруг какой-то дикий порыв, будто это последняя ночь в жизни и прижалась к орку всем телом, ощущая его твердую, грубую плоть. Его руки схватили меня с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Я не желала поцелуев, лишь жаждала забыться в объятиях, утопить тоску в плотском наслаждении.

Я стояла ошеломленная, чувствуя, как сердце бьется так громко, будто пытается вырваться из груди. Орк, массивный и неотесанный, развернул меня спиной к себе и прильнул с такой силой, что я кожей ощутила его возбуждение, его необузданную мощь. Он не говорил ни слова — да и что он мог сказать, если наш языковой барьер был непреодолим. Но мне и не нужны были слова.

Внутри меня разгоралось что-то первобытное, звериный инстинкт, подавляемый годами цивилизации, что вдруг вырвался наружу. Он поднял меня, словно я весила не больше пера, и бросил на кровать. Дверь захлопнулась с глухим стуком, замкнув нас в комнате, где только только слабый свет луны пробивался сквозь щели ставней.

Его тело нависло надо мной, огромное, словно живая гора. От него исходил терпкий, мускусный запах, который сводил с ума. Он не был нежен, вертел мной, словно безвольной куклой, но я и не думала сопротивляться, отдаваясь во власть первобытной страсти. Просто существовала, просто чувствовала, просто жила в этом моменте, когда все остальное перестало иметь значение.

Лишь с первыми лучами солнца все стихло. Орк заснул, оглашая комнату богатырским храпом, я лежала рядом, чувствуя, как моя кожа горит от его прикосновений, а внутри разливается странное чувство опустошенности и удовлетворения одновременно.

Собрав свои вещи, я встала и подошла к окну. Рассвет окрашивал небо в розовые и золотые тона и я, собрав свои немногочисленные вещи, отправилась ждать Сальвата.

Ждать не пришлось, Сальват сидел внизу и с круглыми глазами заговорщицки прошептал:

— Ну ты и сильная девка, с орком-то! Не каждая решится. Сначала я подумал, он тебя силой берет, а потом понял — тебе нравится.

Я покраснела до мочек ушей, конечно, о звукоизоляции в таверне оставалось только мечтать. И так, красна девица и зеленый (от вчерашнего) молодец пошли искать дядю рыбака.

По главной деревенской тропе мы доковыляли почти до самой воды, а потом свернули в сторону обрывистого берега. Минут через пять набрели на покосившуюся лачугу на опушке леса. Дверь нараспашку, а изнутри доносится прерывистый посвист. Дядя дрых на лавке, ничем не укрытый, в доме, который и запирать-то смысла не было. Какие там ценности? Печь да лавка.

— Бороник! — заорал Сальват, пытаясь разбудить рыболова. — Дядя Бороник!

— А? — Бороник с трудом разлепил глаза и приподнялся.