Книга Прядильщица Снов, страница 134 – Тория Кардело

Люди спешили по своим делам, пряча лица под зонтами и капюшонами. Никто не смотрел друг на друга, никто не улыбался. Серые фигуры двигались по серому городу под серым небом.

«Я не буду скучать по этому. По этому серому миру, где я всегда была чужой».

Мост уже виднелся впереди. Старый, чугунный, с изящными коваными перилами, он контрастировал с благоустроенной набережной и парком. Когда-то его красили в зелёный, но краска давно облупилась, и теперь он слился с серыми тонами города.

Аля остановилась на мосту. Вокруг никого — рабочий день, да и погода не располагала к прогулкам. Она была одна. Подошла к перилам и посмотрела вниз. Река бурлила под дождём, холодная и мутная.

«Если прыгнуть, сколько времени пройдёт…»

Нет, она не позволяла себе думать об этом.

«Это не смерть. Это перерождение».

Аля достала из рюкзака свёрнутую картину, развернула её. Краски немного размазались под дождём, но изображение оставалось чётким. Прекрасная девушка с огненными волосами в изумрудном платье. Её истинная сущность.

«Сейчас. Сейчас я стану тобой. Навсегда».

Она сжала «ключ» в руках, закрыла глаза и представила, как прыгает. Как холодная вода смыкается над головой. Как из этого мира она переносится в другой — яркий, волшебный, где она красива, любима, счастлива.

Но почему-то перед внутренним взором возникла не Ткань Снов. А её комната. Уютный плед, оставшийся от покойной бабушки. Полка с книгами — от классики до фэнтези, — которые она перечитывала десятки раз. Фотография на обложке семейного альбома: пятилетняя Алечка на плечах у папы на фоне моря. Мамины растения на подоконнике. И лицо мамы. Не холодное и отстранённое, как сегодня утром, а как на дне рождения Али пять лет назад; мама испекла огромный шоколадный торт и радостно смеялась, видя, что Але понравился новый подарок — электронная книга.

И вдруг Алю пронзила мысль:

«Если я исчезну, если Агата права, и все забудут о моём существовании… Что будет с мамой, с папой? У них просто не будет ребёнка? Или они будут помнить, что у них была дочь, но она умерла? Что хуже?»

Она открыла глаза. Дождь превратился в настоящий ливень. Волосы прилипли к лицу, а одежда отяжелела от воды. Только картина в её руках почти не пострадала, её копия продолжала смотреть на неё с пугающей выразительностью.

И Алю охватил страх. Не за себя — за маму, за папу. За вчерашнюю глупую ссору. За то, что она так и не сказала родителям, как сильно их любит, несмотря на все обиды и непонимание.

«Я не могу так уйти! Не могу оставить их с этой болью. Или с этой пустотой. Не сейчас. Не сегодня».

Аля быстро сунула картину в стопку учебников, отвернулась от реки и торопливо направилась домой. Сначала шла спокойно, потом почти побежала. Впервые за долгие годы её охватило отчаянное, пронзительное желание ещё хоть немного побыть просто Алечкой. Милой, доброй Алечкой, крепко-крепко обнимающей своих родителей, наслаждающейся семейным уютом и, главное, хранящей каждую пылинку дорогих воспоминаний. Она не хотела забывать. Не хотела прощаться. Не хотела умирать.

Надолго ли это чувство?

Дома Аля первым делом избавилась от мокрых кроссовок и пошла в ванную. Стянула промокшую одежду, вытерлась полотенцем, дрожа от холода. Посмотрела на себя в зеркало и увидела… просто себя. Обычную Алю — с мокрыми волосами, покрасневшим носом и следом от пощёчины Полины на щеке.