Книга Прядильщица Снов, страница 45 – Тория Кардело

Но какой смысл в дизайнерских вещах, если нет семьи? Какой смысл в красивой квартире, если она превратилась в проходной двор для случайных мужчин?

— Идиотка, — прошептала Полина, вставая и направляясь на кухню.

Желудок свело от голода. Она почти не ела уже три дня, но сейчас внутри всё горело. Она открыла холодильник и уставилась на содержимое: йогурты, фрукты, сыр. Всё выглядело аппетитно, но она не могла. Не могла.

Ей казалось, что она толстая. Что скоро станет такой, как Аля Кострова.

«Кострова».

Полина открыла телефон и пролистала фотографии, пока не нашла случайный снимок из столовой. Начала разглядывать фото с болезненным интересом. Аля выглядела как воплощение главного страха Полины — полная, рыхлая, в бесформенной одежде, лишь подчёркивавшей её полноту. Рыжие волосы собраны в неаккуратный хвост, на лице — ни грамма косметики, только веснушки и нездоровый румянец. На снимке Аля сидела за столом, держала в руках булочку и глупо улыбалась.

Полину передёрнуло от отвращения и страха одновременно. Страха, что однажды она может стать такой же. Что стоит ей расслабиться, начать есть нормально — и она превратится в такое же бесформенное существо, которое все будут игнорировать, высмеивать или, что ещё хуже, жалеть.

— Никогда, — прошептала она сухими губами. — Лучше сдохну.

Желудок снова свело, но она лишь отпила воды из стакана. Это пройдёт. Голод всегда проходит, если потерпеть. А она умела терпеть.

Вода была холодной, почти ледяной, и это немного успокоило.

За дверью раздались шаги — мать и незнакомый мужчина вышли из спальни. Смех. Голоса. Полина схватила стакан и юркнула в ванную, захлопнув за собой дверь. Сердце колотилось, руки дрожали от злости и унижения.

Она села на край ванны, уставившись на своё отражение в зеркале. Бледное лицо, заострившиеся скулы, тёмные круги под глазами. Она знала, что похудела за последние недели — все джинсы болтались на бёдрах, рёбра проступали под кожей. Но ей всё равно казалось, что этого недостаточно.

Медленно она приподняла блузу, разглядывая живот. Плоский, впалый. Но ей померещилась какая-то складка, неровность — что-то лишнее, от чего нужно избавиться. Она ущипнула кожу на животе — совсем немного, но достаточно, чтобы почувствовать отвращение.

За дверью слышались голоса, смех, звон посуды. Они проводили время на кухне. Полина стиснула зубы, стараясь не вслушиваться, но голоса всё равно проникали сквозь дверь — мамин, высокий, с притворной весёлостью, и его — низкий, с хрипотцой.

— …давно здесь живёте? — спросил он.

— Почти три года, — ответила мама. — Переехали из Питера.

— И как тебе Зимнеградск?

— Тихо, спокойно. Для Полины хорошая школа недалеко. И работа у меня неплохая.

Полины.

Она знает, что я дома? Ей плевать, что я могу все слышать, видеть, знать?

Полину затрясло от злости. Она резко включила душ на полную мощность, чтобы заглушить их голоса. Горячая вода хлестала по кафелю, заполняя ванную паром. Она опустилась на пол, прислонилась спиной к прохладной стене и закрыла глаза.

Голод и злость смешивались, превращаясь в тошноту. Перед глазами поплыли чёрные точки. Она знала это состояние — так организм протестовал против голодания. Но она была сильнее своего тела. Она контролировала его, а не оно её.

Раньше, в Петербурге, у них была другая жизнь. Мать работала в крупной фармкомпании, но не на руководящей должности — обычным медпредставителем. Зато они были семьёй — отец, мать и она. Отец трудился в IT, часто работал из дома. Они вместе ужинали, выезжали за город, ходили в театры и музеи.