Книга Прядильщица Снов, страница 94 – Тория Кардело

«Это не имеет значения. Они не настоящие. Настоящее — только то, что происходит там. Во Дворце».

Она села за пустой столик, аккуратно поставила стакан с водой и достала дневник снов, робко провела карандашом по бумаге. И вновь на листе проступил силуэт дворца, бального зала и его — прекрасного ночного принца, чье имя она произносила с трепетом даже в мыслях. Ноктюрн.

* * *

Дома Алю встретил отец — сегодня у него был сокращенный рабочий день. У его ног, сонно моргая большими желтыми глазами, терся уютный кот Рыжик. Увидев отца, Аля крепко сжала руках потрепанный рюкзак, в котором среди учебников и тетрадей лежал ее дневник снов.

«Мой портрет. Принёс ли он его с работы?»

— Привет, моя художница, — улыбнулся папа, когда Аля поскорее нырнула в квартиру, кутаясь в пальто, напитавшееся промозглым октябрьским холодом. — Как прошел день?

— Нормально, — привычно ответила она. А затем сразу перешла к делу: — Пап, а ты забрал мой портрет с выставки?

Папа слегка нахмурился.

— Да, конечно. Он в портфеле. А почему ты передумала? Всем коллегам очень понравился твой рисунок.

Аля протянула руку и погладила шелковистую шерсть Рыжика, отчего кот довольно замурчал.

— Я просто хочу его немного доработать, — она старалась, чтобы голос звучал непринужденно.

На самом деле, она не собиралась ничего менять в рисунке. Этот портрет был создан для другого мира. Для снов. Для Ноктюрна. Портрет — портал из ада в рай.

Папа рассеянно пожал плечами:

— Ты уверена? Мне казалось, ты была довольна результатом. Я даже удивился, что ты решилась нарисовать себя.

Щеки обожгло краской. Да, она нарисовала себя. Но не ту Алю, что смотрела на нее каждое утро из зеркала в ванной.

— Да, я хочу добавить несколько штрихов, — Аля натянуто улыбнулась и, потрепав пухлые кошачьи щёчки, направилась в свою комнату.

* * *

— Помнишь, как ты любила рисовать в детстве? — неожиданно вспомнил отец, когда они вместе накрывали стол к приходу мамы. — Ты всюду таскала с собой альбом и цветные карандаши.

Аля кивнула, поправляя скатерть — ту самую цветастую скатерть, пахнущую ванилью, которую мама так любила в ее детстве:

— Помню.

— А помнишь ту поездку на озеро? Тебе было, кажется, семь…

Память услужливо подбросила образы: солнечный летний день, пикник на берегу озера, отец, помогающий ей разложить краски на большом плоском камне. Да, тогда он был другим. Улыбался чаще. Разговаривал больше. Смотрел на нее с такой гордостью, когда она показывала свои детские рисунки.

— Ты нарисовала целую историю про русалку, которая жила в озере, — продолжал он с легкой улыбкой. — Рассказывала всем, что видела ее под водой.

Аля улыбнулась воспоминанию, ощущая, как внутри растекается такое уютное, но такое щемящее тепло:

— А ты сделал мне венок из полевых цветов и сказал, что я сама похожа на русалку.

Они принялись раскладывать столовые приборы. Рыжик вился у ног, будто пытался подслушать разговор.

— Ты была такой счастливой тогда, — задумчиво произнес отец, рассматривая салфетку. — Такой… непосредственной. Не боялась показывать всем свои рисунки, не стеснялась фантазировать.

«Все изменилось», — хотела сказать Аля, но промолчала.

Закончив приготовления к ужину, папа наконец-то достал из портфеля ее рисунок — аккуратно свернутый лист плотной бумаги. Аля почти выхватила его из отцовских рук, чувствуя, как сильно колотится сердце.