Книга Обольщение, страница 153 – Лера Виннер

Его Светлость желал делать вид, что барона Монтейна не существует, и того это вполне устраивало.

На Смену Лет я получила от него кольцо. Чистейшие изумруды, оправленные в старинное золото — семейная реликвия, много лет пролежавшая в шкатулке.

Это кольцо в роду Монтейнов передавалось от матери дочери, либо от старшей женщины невестке, но никогда не уходило из семьи.

Вильгельм ничего не сказал, но подарок был таким однозначным, что я так же молча бросилась ему на шею.

Не вопрос и не ответ. Просто данность.

Мы наслаждались друг другом и ставшей такой понятной и радостной жизнью и ничего не обсуждали вслух.

И всё же, с приходом весны я начала обмирать в ожидании.

Пушистый мягкий снег таял, солнце начинало становиться игривым.

Близился тот день, когда нам предстояло узнать, ошибся Бруно или оказался единственным из нас, кто был прав.

Зная, как сильно второй вариант может всё изменить, я всей душой желала, чтобы именно он состоялся.

Даже если Чёрный Барон передумает жениться на мне. Даже если он всё же захочет уехать и не позовёт с собой. Я всё равно желала и ему, и герцогу Удо вернуться к себе, и это было самым главным.

Лаки чувствовал мою тревогу и всё чаще приходил, чтобы положить голову на мои колени.

Монтейн тоже чувствовал, но продолжал молчать, не задал мне ни единого вопроса.

В самом конце апреля, когда уже не понять было, продолжается ли весна или уже наступило лето, Ханна родила здорового мальчика.

За несколько дней до она затребовала нашего приезда.

Слушая, как отчаянно ругается герцогиня, я совершенно не думала о том, что с её родами что-то может пойти не так.

В конце концов, она была не первой, у кого я их принимала, а присутствие Миры бодрило не меньше, чем откровенно разбойничья брань, из которой пару слов я даже запомнила.

Удо выглядел счастливым.

Накануне того, как всё случилось, он сам позвал меня прогуляться по саду, и в очередной раз, когда я старательно отводила глаза, фыркнул чуть слышно:

— Можешь не стараться, Бруно всё равно проболтался. Пусть будет как будет.

Интонацию, с которой он улыбнулся мне при этом, я так до конца и не поняла.

Когда усталая, но счастливая Ханна поднесла ребёнка к груди, мне следовало подумать о ней.

Вместо этого я замерла посреди комнаты так же, как и Мира, и смотрела на бушующее за окном чистое голубое пламя.

Оно оказалось неровным и пока жидким, но очень высоким. Таким, что со второго этажа мы видели пляшущие кончики.

— Саду конец, — заключила Мирабелла так серьёзно, что мы втроём засмеялись.

Казалось, она одна ни секунды ни в чём не сомневалась.

Для Вильгельма всё было совсем не так.

Когда я прибежала в гостиную, не было ни пламени, ни вихрей, ни молнии между его пальцами.

Только неуловимые, но такие разительные перемены в его лице.

В ту ночь, когда мы остались наедине всё в тех же, — наших, — гостевых комнатах, он любил меня так страстно и восхитительно, как, кажется, ещё никогда прежде.

За девять месяцев, что мы прожили вместе, так привычно и правильно стало делить с ним не только быт, но и спальню. Засыпать и просыпаться рядом. Без всякого стеснения тянуться к нему, если хотелось прикоснуться.

Он откликался всегда и незамедлительно, если я приглашала первой. Первым делом ловил мою руку и подносил к губам пальцы.

Более того, мне казалось, что его влечение ко мне росло с каждым днём, становилось всё более глубоким и обдуманным.