Книга Обольщение, страница 98 – Лера Виннер

Неожиданно для себя я нашла то, что видела, красивым. Выступившую каплю влаги. То, как обозначилась под этой тонкой кожей вена.

Вместо того чтобы испытать отвращение и превозмогать себя, я наслаждалась обжигающим и будоражащим теплом в груди.

Почему-то с Монтейном было не страшно даже это, и я склонилась ближе, медленно и осторожно, на пробу повторила путь своей ладони губами — легко-легко провела снизу вверх и обратно.

Он задохнулся. Вдохнул и замер, не сумел выдохнуть.

Сама не зная, чему вдруг улыбнулась, я быстро облизнула губы, а потом повторила этот полупоцелуй, но уже смелее.

Ещё можно было передумать. Достаточно было попросить прощения за свою самонадеянность и встать, он бы не стал настаивать или демонстрировать недовольство.

Эта даже не мысль, а уверенность вдохновляла не меньше, чем желание сделать ему по-настоящему приятно.

Ладонь барона снова опустилась на мой затылок, без нажима, но в качестве жеста поддержки, и я решилась зайти дальше, накрыла навершие губами, собрала влагу языком и застыла ненадолго.

Было неудобно. Стыдно.

И почему-то так хорошо, что голова начинала кружиться.

Необычный привкус, непристойно, развратно растянутые губы…

Это слово — «разврат» — ни разу не пришло мне на ум за время знакомства с ним.

Чего барон Монтейн не любил точно, так это грязи, и если сейчас он, убедившись в моей неопытности, не пытался оттолкнуть…

Я оборвала саму себя, потому что думать связно оказалось сложно.

Оказалось, что такая ласка способна порадовать не только мужчину — чуть ниже моего живота ощущался уже знакомый влажный жар. Он не хуже сорванного и частого дыхания Вильгельма толкал вперёд, и я приподнялась, сжала его бёдра крепче и попыталась пропустить его член глубже. Получалось с трудом.

Я отстранилась, задыхаясь и умирая от стыда уже не за то, что делала, а потому что слюны оказалось слишком много.

— Мелли.

Он позвал так тихо, горячо и нежно, что не поднять глаза оказалось невозможно.

Взгляд Монтейна был абсолютно бешеным. Мне даже почудилось то самое белое пламя, что играло в его ладони, но теперь — на дне зрачков.

— Не торопись. И ничего не бойся.

Кончики его пальцев скользнули по моему виску и щеке, спустились к подбородку, и я поняла, что теперь совершенно точно покраснела.

Он ничего об этом не сказал.

Не задал ни одного дурацкого и неуместного вопроса, не попытался отпустить скабрезную шуточку, но и отговорить больше не пытался.

Словно в самом деле понял, сколь многое я хотела выразить этим нехитрым, как выяснилось действием.

С ним — ничуть не унизительным.

— Расслабь горло. И скажи, если тебе неудобно.

О том, чем мы занимались, он говорил так же свободно, как об ужине или остановке в деревне, и это сбивало с толку и делало меня счастливой одновременно.

Как будто ничего предосудительного в этом у самом деле не было.

Не в силах ответить вслух, я просто кивнула, и Вильгельм убрал руку, чтобы мне не мешать, но не отвернулся.

Он хотел всё видеть.

От понимания этого в жар бросило ещё сильнее, и я поспешно скрутила волосы, перекинула их на бок, оправдываясь перед собой тем, что так мне будет удобнее. На деле же — для того, чтобы он мог смотреть. Терять мне всё равно было уже нечего.

Расслабиться получалось с трудом, и я прикрыла глаза, хотя под веками тоже пекло.