Книга Три звездочки для принцессы, страница 76 – Сумеречная грёза

Далекие пики снежных гор морозили горизонт, а внизу жарило лето. Такая уж Баллу — планета контрастов. Я целыми днями сидела у окна, ожидая, что однажды увижу Сергея на пороге нашего дома. Не знаю, на что я надеялась, просто мне ничего не оставалось, кроме как верить и ждать. А в груди будто застыли пики снежных гор, те самые, что украшали горизонт. Такие же холодные и колкие. И посреди лета они холодили, оставляя в груди только тяжесть, на глазах — слезы. Они смачивали щеки как талые горные реки. Я очень скучала.

— Еще успокоительного чая, дорогая? — мама встала с кровати, подошла к небольшому столику около диванчика у окна и взяла стеклянный чайник в руки. Он все еще был горячий, по пузатым прозрачным бокам стекали капли конденсированной влаги. Они растворялись в янтарно-коричневом кипятке, в котором плавали цветы андраны, валирана и ягоды бармии. Я пила этот чай каждый день, и все равно не могла успокоиться.

Сморенная полуденным сном, я проспала почти три часа, а потом проснулась и снова прилипла к окну.

— Я не хочу чай, — грустно ответила, положив голову на ладошки и всё так же грустно смотря в окно. Я сидела на диванчике у окна, в своей спальне. Здесь уже давно не включали свет, потому что я его не выносила. Большая кровать под балдахином, пейзажи в резных оправах и мягкие ковры с лаконичными узорами утопали в полуденном сумраке. — Я хочу его…

Мама оставила в стороне чашку и чайник, присела рядом со мной и положила ладонь мне на плечо. Губы ее дрогнули.

— Думаешь, мне всё равно? — спросила она.

Когда твой мир разбивается в дребезги, начинаешь воспринимать все в другом свете. И сейчас мой мир потерял любой свет, погрузившись в сумерки. Родители — самые близкие люди, что у меня были, разлучили меня с любимым. Простила ли я их? Ровно настолько, насколько они хотели для меня счастья. Отец был в восторге от моего ребенка и ни разу не поинтересовался, каково мне — выполнять только то, что он хочет. Впервые мне хотелось не видеть и не слышать их, но все эти дни мама находилась рядом и в основном молчала. А что она скажет? Я всё равно не прощу.

— Я просто хочу остаться одна, — сказала я голосом бесцветным, чтобы сразу было понятно — не шучу.

Почувствовала, как с плеча спадает тяжесть маминой ладони. Расстроена. Снова молчит, но через некоторое время всё-таки нарушает тишину.

— Отец не допустит, чтобы ребенок погиб, значит, Сергей всё равно прилетит, — утешает меня мама, а я все равно грущу. Сердечко екает при одной мысли о том, что я увижу любимого, а потом приходит опустошение. Сергей нужен для того, чтобы питать ребенка, переплетать наши энергии, и только. Отец не допустит, чтобы мы были вместе. И короткое счастье превратится в прах. Умом я понимала, что ничего хорошего нас не ждет, но сердечко всё равно надеялось и ждало. Еще как ждало, что сил нет. Сжималось и жгло в надежде услышать его шаги за дверью — твёрдые, уверенные, с четко читаемым тактом, присущим только солдатам штурмовой бригады, капитанам и адмиралам. У него была поступь настоящего воина.

— Папа запросил «право анпейту» у Верховного суда? — спросила я, зная, что мама не посмеет мне соврать. Да и какой смысл? Мы обе слишком хорошо его знаем.

— Да, — коротко отвечает мама. Она сидит, невозмутимая и спокойная. Всегда спокойная. Рыжие волосы закреплены пучком на затылке, по-хозяйски строгое платье стягивает плечи и грудь. Она любила меня и поддерживала, но всегда — сдержанно. Не знала, хорошо это или плохо. До сих пор я никогда не задумывалась об этом. До сих пор она никогда меня не предавала.