Книга Развод. Не прощу за, страница 31 – Екатерина Гераскина

Я замерла. Дыхание перехватило. В груди клокотала ярость, смешанная с мерзким холодом бессилия.

Они так легко рассуждали обо мне… словно я не жена, не личность, а вещь. А ведь я не просто женщина — я супруга другого высокопоставленного военного.

И если даже в этом случае они позволяют себе такие разговоры, то что говорить о тех, кто слабее, моложе, беззащитнее?

Так они решают и за других женщин. Ломают, заставляют, выжимают досуха, пока не останется ничего, кроме пустой оболочки.

Я сжала кулаки в темноте, ногти впились в ладони.

Мне нужно быть осторожнее.

Намного осторожнее.

Любая ошибка — может стоит мне дорого.

Потому что помимо того, что честь для этих двух мужчин, как и для других офицеров здесь, лишь пустой звук, я теперь знала наверняка: им есть что скрывать.

Иначе зачем они собирались приказывать всем целительницам молчать?

Если бы всё было чисто, не потребовались бы такие меры.

Значит, правда — где-то рядом. И правда эта смердит сильнее любой крови на поле боя.

Что вы скрываете?..

Разговор сошёл на нет. Я отошла от окна.

Я ещё рискнула надеяться пробраться в целительскую до того, как Генри явится с приказом, но не вышло.

У входа стоял караул. Я замерла под деревом на углу, сжала зубы, но внутри меня так смешивались ярость и отчаяние, что дар грозился вырваться наружу.

Обошла целительскую. Но окна были все плотно закрыты.

Я выругалась так, как не подобало бы леди. Но было плевать.

Внутри всё горело, клокотало.

А знал ли Арагон, какие мерзавцы тут служат?

Или он, как и все, закрывал глаза?

Но ведь я знала своего мужа. Слишком правильный, хладнокровный, но справедливый. Строгий, но порядочный. Таким он был всегда.

«А как же тогда во всё это вписывается его предательство, а?» — спросила я сама у себя, сжимая пальцы так, что ногти впивались в ладони.

Ведь он тоже пользовался походной женой!

Бездна! Не знаю!

Это никак не вязалось с моим Арагоном. Не похоже на него. Но факт остаётся фактом: он притащил в наш дом свою подстилку.

И этим перечеркнул двадцать пять лет нашей совместной жизни.

И еще он слишком быстро покинул лагерь… Неужели ему самому ничего не показалось странным?

А ведь даже я, едва приехав, заметила странности!

Потом пришла мысль: если бы не мой дар, я бы и не поняла, что меня обманули. Что место гибели сына мне показали неверно. И сердце сжалось в ледяной комок.

А ещё — тот свист Генри, когда он хотел избавиться от меня, подсунув ту пугливую кобылу.

Но быстро понял: так просто меня не возьмёшь. Не та я женщина, чтобы сгинуть, свернув себе шею в лесу.

Жаль только, что всё это, наоборот, всколыхнуло в нём какой-то нездоровый интерес ко мне. Больной ублюдок.

У меня было еще одно дело на эту ночь.

Я ушла дальше, за окраину деревни. Там, где свет костров уже не был виден, и подальше от караулов.

Я остановилась у старого ельника, опустилась прямо на холодную землю, ладонями коснулась сырой почвы и закрыла глаза.

Дар отзывался мгновенно. Тепло в груди стало расходиться по венам, по пальцам, и я позволила ему уйти в землю. Я призывала — шёпотом, почти без слов, отдавая свой зов природе.

— Скажи мне… где он? Где мой мальчик? Где его прах?

Но в ответ была лишь тишина. Лишь ночной лес шумел, шуршал, перешёптывался с ветром.

Слёзы жгли глаза, когда я снова опустилась лбом к земле, сильнее вдавливая пальцы в корни.