Книга Развод. Не прощу за, страница 61 – Екатерина Гераскина

Глаза Лири вспыхнули, странный зелёный огонь зажегся в её зрачках. Она качнула головой, едва слышно прошипев:

— Я не брошу его… — и тут же, смутившись, отвела взгляд.

Но времени на разговоры не осталось. В воздухе потянуло гнилью. Кошка зарычала низко, грудным звуком, шерсть на загривке поднялась дыбом. Я резко обернулась через плечо. Котёнок забился глубже в щель между камнями, жалобно пища.

Алекс стоял на коленях, облокотившись на эфес меча, но смотрел туда, откуда грозила опасность. Его губы дрогнули, он косо взглянул на нас:

— Скорее же! — рыкнул он, готовясь к нападению.

Я сделала вид, что двинулась в сторону, но в действительности я искала укрытие, ту позицию, где смогу прикрыть сына хоть чем-то. Лири тоже плавно скользнула в сторону, гибкая, как тень, её руки метнулись к короткому ножу. Я нашла палку поувесистее.

Я видела из укрытия, как плечи сына на миг опустились, будто под тяжестью всего этого мрака и боли, что сжирали его изнутри. На секунду мне показалось, что Алекс сдаётся, что он уже смирился. Но в следующее мгновение он выпрямился, словно расправил невидимые крылья. Его спина стала прямой, подбородок гордо поднялся, а пальцы крепче сжали рукоять клинка.

Он поставил меч на изготовку, клинок сверкнул в его руках, он был продолжением его тела. В глазах мелькнул тот самый огонь — упрямый, яростный, отцовский. Точно так же выходит на бой Арагон, не зная страха.

Я прижала ладонь к губам, чтобы не закричать. Сын был изранен, истощён, и всё же он не собирался падать первым. Даже на коленях, даже без ноги он выглядел воином, настоящим бойцом. И у меня сжалось сердце — он был так похож на своего отца в ту секунду, что я ощутила, как слёзы подступают к глазам, обжигая щеки.

А потом он чуть наклонился вперёд, напряг плечи, и я поняла — он готов встретить смерть лицом к лицу. Но не отступит. Никогда.

И в тот же миг они напали.

Из-за камней, ломая корни и каменные выступы, выскочили неживые. Их было много — больше, чем я хотела бы видеть. Гнилые руки тянулись к Алексу, пустые глазницы светились мутным жёлтым светом. Мы успели занять позиции.

Алекс, несмотря на слабость и израненное тело, двигался так, что у меня сердце выскакивало из груди. Ловко, хлёстко, клинок в его руках пел, рассекая воздух и плоть. Он крошил неживых с такой яростью, будто вся его боль превратилась в оружие. Каждый удар был отточен и в то же время бешеный, как у зверя, прижатого к стене и загнанного в угол.

Но их было слишком много. Один из неживых навалился на него сзади, другой ударом в грудь сбил с ног. Сын рухнул на камни, захрипел, пытаясь вырваться, но гнилые когти уже тянулись к его горлу.

— Алекс! — мой крик сорвался в хрип.

Я метнулась к нему, не думая, что со мной будет. Палка в моей руке стала последней надеждой. Я обрушила его на голову ближайшему неживому, слыша мерзкий хруст, брызги гнили. Но в тот же миг в мою спину вцепились лапы. Меня дёрнуло назад, я закричала, ударяя палкой наугад. Запах гнили, чужой жаркий хрип прямо у уха — всё смешалось.

Казалось, вот он, конец!

— Боги, не сейчас! — прорычала я, захлёбываясь в ярости и страхе.

Я уже видела, как один неживой занёс лапу, чтобы разорвать мне лицо, и всё тело сжалось в ожидании боли. Но вдруг тяжесть исчезла. Что-то с глухим хрипом слетело с меня, словно сдуло ветром.