Книга Хрущевка княжны Соколовской 2, страница 48 – Полина Змееяд

Князя смутно помнила настоящая Маргарита, но главное, что он помнил меня. Так что оказалось достаточно коротко представить мужчин друг другу, чтобы между ними завязался вежливый разговор.

Предчувствуя, что вот-вот начнется самое интересное, я под предлогом необходимости поправить макияж поспешила оказаться как можно дальше от Яринского. Медленно двинулась в тот зал, где сидели две словоохотливые женщины, и быстро заметила обеих. Они сидели в креслах, разделенных небольшим столом, и беседовали, даже не стараясь понизит голос.

Я подошла к приоткрытому окну и остановилась наподалеку от них. Заметив меня, обе расплылись в хищных улыбках. Мы обменялись парочкой ничего не значащих любезностей, и пока беседовали, я вытащила из сумочки телефон. Складки платья скрыли мои действия, да и женщины особенно не рассматривали меня, предпочитая держать в поле зрения местный танцпол, так что я без труда пристроила телефон за портьерой. Диктофон на нем включила заблаговременно.

Завершив то, ради чего пришла, я еще раз улыбнулась пожилым дамам и поспешила покинуть музыкальную комнату, пока кто-нибудь не додумался попросить меня сыграть на рояле. Вернулась к Яринскому и молчаливой тенью остановилась рядом, радуясь, что мне совсем не нужно участвовать в их беседе. Теперь я могла сосредоточиться на звуках вокруг, лишь иногда вежливо улыбаясь то одному, то другому старику.

«Бедная Соколовская старшая, разгребает долги за бессовестным папашей. Такой позор…» – заговорила наконец одна из кумушек, которые уже успели обсудить каждого, кто пришел на сегодняшний прием.

Я навострила уши и затаила дыхание.

«И не говори: не обручились, а она уже с Яринским под руку ходит. А может, и еще чего похуже. Но на покойного князя зря ругаешься: не такой уж и бессовестный. Слабохарактерный, доверчивый – это было за ним, но чтоб бессовестный…»

«Да как же не бессовестный, когда все деньги по ветру пустил?»

«Так по рекомендациям друзей же спустил. Он к ним обращался: то к Яринскому тому же, то к Снежину, а те и рады советовать. Почти заставляли его деньги сливать. Мне покойная Гришина рассказывала, что придет он, скажем, в ростовщическую контору, его там подпоят и взбаламутят, а потом Константин Георгиевич ему и говорит: вложи, князь, деньги в красильню, она в городе одна, выгодно будет. А сам уже знает, что та красильня разорилась почти, и что должна ему по самые уши. Соколовский денежки отдаст, а владелец красильни их тут же Яринскому, в уплату долга. Так и поделили между собой сначала деньги, а потом и дочек, наверное».

«И то верно. Когда средняя их сестра Снежину отказала, я уж подумала, что вранье все это. Но видимо, долг там и правда огромный, раз она все-таки сдалась».

«Поговаривают, там счет на миллионы. Эх, женская наша доля…».

Ощутив, что в носу уже защипало, я поспешила вернуться к реальности и оборвала заклинание.

Сердце билось в груди раненой птицей, и к горлу вместе с паникой подкатывала тошнота.

Конечно, все, что я услышала – лишь сплетни, но если дела обстоят примерно так, что доказать незаконность сделок не выйдет: Яринский и Снежин могли убеждать отца вкладывать деньги в невыгодные предприятия, но подписи на документах он наверняка ставил собственной рукой. Черт!

– Милая княжна, вам снова нездоровится? – в заботливом вопросе Яринского слышалась почти неприкрытая злоба.