Книга Мастер и Воланд, страница 47 – Артур Самари

– Сегодня я имел беседу с цензорами, и они сказали: если снизить конфликт творца и тирана, то пьеса пригодна для нашего театра. Я прошу доработать ее, Ваша пьеса – это свежий воздух, новая мысль. Нам надоело ставить пьесы, где коммунисты, рабочие совершают подвиги во имя социализма. Или колхозники против кулаков. Залы полупустые, рабочим на заводах уже бесплатно раздают билеты, и то не все приходят. Финансовое положение неважное. Когда мы ставили «Дни Турбиных», это было «золотое» время.

– Если снизить конфликт короля и актера, то пьеса сильно пострадает – это уже будет не умное произведение, а развлечение для публики. Я могу изменить другие места в пьесе, только не это, – так отказался писатель.

Станиславский знал, что ответ будет именно таким: он тонко чувствовал настроение автора. И откровенно спросил:

– Скажите, этой пьесой Вы хотели показать, что не только во Франции XVII века, но и при Советской власти конфликт между властью и писателем сохраняется?

Булгаков кивнул головой.

– Цензоров обмануть непросто. Но поверьте, если смягчить конфликт, как они того требуют, то наш зритель,пусть не сразу, всё равно поймет замысел автора. Эта пьеса нужна нам.

– Хорошо, я переделаю острые места для цензуры.

– Вот и славно! Поймите, Вы – в опале, и сейчас для Вас очень важно, чтобы хоть что-нибудь из Ваших произведений появилось на сцене. Если это случится, то будет означать, что власть к Вам снова лояльна. И тогда чиновники перестанут бояться Булгакова и двери театров снова откроются для Вас.

Через пять дней новая редакция пьесы о Мольере вновь поступила в управление к цензорам. Уставший, Булгаков уже не надеялся на положительное решение, однако он ошибся. Театр получил «добро», и лишь с мелкими замечаниями. Об этом Булгаков узнал от Станиславского, когда его помощник позвонил ему домой. Хотя автор был рад, всё же новость принял сдержанно. Люси же вмиг вся засияла, обняла мужа за шею и зашептала: на этот раз всё получится. Булгаков лишь произнес: «Дай Бог!» Затем он опустился на диван и сказал себе:

– Я завидую людям, которые посещают церковь. У них есть вера и покровитель. Мне ужасно хочется очутиться там, как это бывало в детстве с родителями.

– А мы прямо сейчас может отправиться в храм.

– Я не могу переступить его порог по причине моего неверия. Мне никто не может помочь: ни церковь, ни театр, ни поклонники, и лишь Сталин своим росчерком пера может положить конец моим мучениям. В этой стране мой Бог – это Сталин, но я не могу служить тирану, дьяволу. Если стану его рабом, то превращусь в беса.

– Своим романом ты помешался на Сатане.

– Через эти библейские образы мы лучше понимаем поступки людей.

– Сегодня у меня хорошее настроение, прочитай новую главу о Воланде! Ты давно не читал.

Михаилу не хотелось, потому что он чувствовал, что жена теряет интерес к этому роману. Но из-за приятной новости он решил прочитать главу о «нехорошей квартире», где жили Лиходеев и покойный Берлиоз. Муж устроился за столом напротив жены, которая пила чай. Голос Михаила звучал таинственно:

«И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать.

Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца (фамилия которого утратилась) и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции в чем-то расписаться. Жилец приказал Анфисе, преданной и давней домашней работницеАнны Францевны, сказать, в случае если ему будут звонить, что он вернется через десять минут, и ушел вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер.