Книга Смертная, страница 107 – Мария Сакрытина

На этом животрепещущеммоменте Юнан вытаскивает меня из толпы. А я оборачиваюсь и замечаю маленького воришку с упаковкой моих влажных салфеток, которые захватила на всякий случай – вдруг придется смывать грим? Мальчишка так забавно на них таращится: безуспешно пытается понять, что это такое. Даже на вкус пробует. Я со смехом их забираю.

Юнана же заботит только мой моральный облик.

– Приличная девушка не должна смотреть такое! – стонет он.

– Не хочу тебя расстраивать, но до приличия мне далеко.

– Но ты же говорила, что невинна! – восклицает он так громко, что на нас оборачиваются.

– Так невинна же, а не дура.

На этом открытия не заканчиваются: метров через сто уличный музыкант поет пикантную песню о недавнем жертвоприношении. Я узнаю много нового! В смысле… Так вот как простые люди это видят. Оказывается, Шамирам не просто умоляла Дзумудзи уйти, о нет, – она ему приказала, а потом с царевичем прямо на площади в который раз изменила великому богу!

Тут уже мне приходится поскорее уводить Юнана, потому что он не может слушать, как и в каких позах мы предавались любви. Нет, царевич мигом забывает, что жалок и тому подобное, – рвется «вырезать этому ничтожеству его поганый язык».

– Как он посмел! Да покарает его справедливое Небо!

– Ладно тебе, – успокаиваю я, – весь город там был, все знают, что ничего такого не происходило.

– Какая разница! Он посмел…

Тут земля под ногами вздрагивает, да так сильно, что я чуть не падаю. Юнан опирается о стену ближайшего дома. Нас накрывает сначала гул, потом грохот, а следом – крики. Все случается моментально: мимо нас бегут люди, кто‐то рыдает, на зубах скрипит песок, воет кошка… И все вдруг заслоняет спина Лиисы. Ее розовый хвост обвивается вокруг ноги Юнана, тот вздрагивает. А я принимаюсь прочищать уши – в них звенит.

Что, снова Дзумудзи?

Лииса

Смертные не хотят умирать. Истина, непонятная духам, а быть может, даже богам, хоть думать так и грешно – боги, конечно, всеведущи.

Когда я только присматривалась к людям, постичь их страх смерти было странно и невозможно. Жизнь конечна – таков порядок бытия. Дух не станет молить о пощаде, когда придет его время. Дух примет это как до́лжно, потому что это и есть должное.

Но смертные, конечно, глупы и в невежестве своем пытаются отсрочить неотвратимое. Так и я считала, пока не поняла: Юнан однажды умрет. Скорее всего, раньше меня.

Эта мысль изменила все. Думаю, именно она сделала меня человечнее. Еще я думаю, что именно страх смерти делает людей людьми, а вовсе не благородство, доброта и любовь, как воспевают человеческие предания, и не невежество и трусость, как говорят боги. Но я всего лишь юный дух – что я могу знать?

Когда школа, о стену которой опирается Юнан, оседает, точно подмытая водой песчаная горка, я хватаю царевича, а не заслоняю собой богиню. И это, конечно, нарушает весь порядок бытия, все то должное, что было для меня непреложным. Раньше мне бы и в голову не пришло спасать человека. Он же все равно смертен, так какая разница, когда он умрет – годом раньше или годом позже?

У меня хватает сил отнести Юнана на другую сторону улицы, бросить к толпе зевак, в безопасности. Потом призрачная цепь между мной и госпожой натягивается, звенит, тащит, точно поводок псину. Обернувшись, я вижу, как дух ветра, прислужник господина Дзумудзи, в последний миг выхватывает госпожу Шамирам из-под падающей балки.