Книга Смертная, страница 37 – Мария Сакрытина

Люди перед ними расступаются, причем не вставая с колен. Картина настолько сюрреалистичная, что мой мозг отказывается ее воспринимать.

Наконец вся процессия – с помпой, очень торжественно – останавливается неподалеку от фонтана. И, получается, меня. Из первого паланкина выпархивают шесть девушек, на первый взгляд одинаковых. Я невольно отмечаю, что на них льняные платья, по фасону – те же туники. Еще все девушки как на подбор белокожи и черноволосы. И такие же коротышки, как я.

Из второго паланкина под руки выводят матрону – вылитая наша завуч, только красивая. Но смотрит так же. Я даже невольно съеживаюсь, ожидая окрика. У нашего завуча всегда я виновата – и сразу во всем. Заочно.

Но матрона тоже становится на колени, а потом простирается передо мной ниц. Медленно и очень изящно, с изрядной долей торжественности. Тут же поднимает голову, смотрит на меня и говорит:

– Великая богиня, госпожа наша Шамирам…

Она что‐то еще добавляет, кажется, «приветствуем»или что‐то похожее, очень пафосное. А до меня вдруг доходит, что обращается она ко мне. То есть это я – Шамирам. И «великая богиня» – тоже.

Ладно. Будем считать, что мне напекло солнцем голову, потому что я опять начинаю хохотать. Долго – все ждут, матрона молча смотрит, ее взгляд полон почтения и самую капельку – недоумения.

А я сижу на горячих каменных плитах, которыми покрыта площадь, смеюсь и никак не могу остановиться.

– Я хочу уйти, – наконец выдавливаю, ни к кому не обращаясь. – Пожалуйста, я хочу домой.

Матрона почему‐то воспринимает это как знак. Она кивает девушкам, те резво встают с колен, окружают меня, подхватывают под локти и буквально несут к третьему паланкину. Потом с превеликой вежливостью, бормоча не то комплименты, не то извинения, аккуратно сажают на подушки и закрывают занавеси.

Я глазом моргнуть не успеваю, а паланкин уже поднимается.

Мамочки, за что держаться?!

Дзумудзи

Смертная в отчаянии глядит на жриц. Те лежат перед ней лицом в пол: прислужницы позади – под палящим солнцем на камнях садовой дорожки, Верховная впереди – на ковре в тени беседки. Вокруг замерли рабы: глаза долу, в руках блюда с фруктами и медовыми сладостями.

У смертной дрожит голос:

– Здесь, должно быть, какая‐то ошибка. Я правда не понимаю, что происходит.

Она на миг замирает, тяжело сглатывает и оглядывается на кувшин с водой, который держит рабыня в двух шагах от нее. Потом облизывает пересохшие губы и начинает снова:

– Я не богиня. Я не могу быть богиней, я просто человек. Обычный человек. Поверьте мне, пожалуйста. Я всего лишь на нее похожа. Это случайность!

Она старается быть честной, думаю я. Это говорит в ее пользу.

А также о том, что она глупа. Впрочем, это я давно понял. Она не смогла воспользоваться властью, которую имеет над мужскими сердцами. Ей, наверное, и в голову не приходит, какие возможности открываются перед богиней, госпожой Урука, пусть и фальшивой.

Смертная снова тяжело сглатывает, и мне хочется пнуть дуреху-рабыню, которой не хватает ума или смелости поднести госпоже воды. Люди часто цепенеют в присутствии великих. Чем смертные отличаются от глиняных кукол, не понимаю. Матери не стоило вдыхать в них жизнь, их разум слишком слаб, чтобы развлечь нас, не говоря уж о большем.

Впрочем, и Матери, и Шамирам эти ничтожества были по душе. Как и Отец, я совершенно этого не понимаю.