Книга Маша и Гром, страница 113 – Виктория Богачева

И как же больно и страшно снова сближаться с кем-то, начинать кому-то доверять, зная, каким кошмаром в итоге может обернуться сказка. Я ничего не могла с собой поделать. Это чувство было сильнее меня.

***

Утром я сидела в комнате до последнего, боясь, что Громов может зайти на кухню. Я не хотела с ним встречаться. Наверное, я бы не выбралась наружу до самого вечера, если бы ближе к обеду мама не обмолвилась, что «Кирилл Олегович уехал по делам». Только тогда я решилась вылезти из своего укрытия.

Я понимала, что долго так продолжаться не может. Особенно пока я жила у него в доме. И мне некуда было уехать. По крайней мере, здесь я чувствовала себя в безопасности — вот такое преображение случилось со мной за прошедший месяц. Я помню, какое испытывала отвращение, когда переступила порог дома в первый раз. Теперь же мне здесь нравилось. Очень.

Но я не смогу избегать его вечно, и это просто глупо, в конце концов. Может, я все себе вообразила, и Громову вообще все равно, сбежала я вчера или нет. Он переступил через эту ситуацию и пошел дальше. Может, проститутку себе заказал...

Но внутренний голос нашептывал мне, что я напрасно пытаюсь себя обмануть. Громову не было все равно. Я не была такой уж дурой, чтобы этого не понять. Наверное, это делало ситуацию еще хуже.

Под самый вечер, когда я снова засела в комнате, не собираясь никуда выходить, раздался настойчивый, громкий стук в дверь. Сердце ухнуло в пятки, ведь я догадывалась, кто мог стоять в коридоре и барабанить по дереву с такой силой. Я проигнорировала его раз и другой, а потом прозвучал голос, приглушенный разделявшей нас перегородкой.

— Я ведь и сломать могу, — сказал Громов по ту сторону двери, и я нехотя выползла из кресла, в которой и провела большую часть дня, кутаясь в одеяло.

Я повернулаключ в замке и потянула на себя ручку. Будто нарочно, Громов стоял, прислонившись к дальней стене. Скрестив на груди руки, он разглядывал меня насмешливым взглядом. Но я заметила в его глазах кое-что еще помимо привычного злого веселья. Я увидела в них усталость. И — сложно в это поверить — тревогу.

Он и сегодня не изменил привычному темному свитеру, рукава которого закатал по локоть. И вот я смотрела на вены, проступившие на его запястьях и предплечьях, и сама начинала волноваться. Не просто же так он был напряжен.

***

И хорошо, что он меня схватил, потому что я пошатнулась, услышав такие новости. Перед глазами заплясали белые пятна, во рту стало ужасно сухо, и я облизала губы.

— Ты шутишь, да? — взмолилась я отчаянно. — Скажи, что просто берешь меня на понт?

— Да ты совсем сдурела! — рявкнул он и потряс меня, схватив уже за оба локтя. — Мне, б***ь, делать больше нехер, чем такой херней заниматься!

Этому крику я поверила с первого раза, сразу и безоговорочно. Я хотела закрыть ладонями лицо, но он не позволил, не отпустив мои руки. Держал он меня крепко — не вывернуться.

— Мне адвокат позвонил, уже когда к дому подъезжали, — чуть спокойнее произнес он.

Странно. В убийстве вроде обвиняют меня, а нервничает он. Я же погрузилась в странное оцепенение. Даже голос Громова долетал до ушей словно сквозь толстый слой ваты: приглушенно и глухо.

— Он уже едет сюда, тебя менты на завтра повесткой в ментовку вызывают, — он склонился надо мной, пытаясь заглянуть в глаза. — Эй, я с тобой говорю, ты меня вообще слышишь?