Книга Последняя из рода. Скованные судьбой., страница 130 – Виктория Богачева

Но думать рационально и отстраненно могли не многие. Увиденное повлияло на всех, даже на умудренных жизнью воинов, которые на своем веку встречали всякое.

Но одно — разить врага на поле боя.

Совсем другое — напоказ отрубать головы старухам и служанкам. Это — пощёчина, это — оскорбление их всех.

Такие мысли крутились в уме Талилы, пока она торопливо шагала вслед Мамору по лагерю. Но, когда они оба вошли в шатер, все размышления куда-то испарились. Им на смену пришла звенящая, тревожная тишина.

Резкими, рваными движениями Мамору расстегивал пояс. Он швырнул — впервые! — ножны на футон и потянул воротник куртки, словно он его душил.

Застыв у полога, Талила молча за ним наблюдала, пока он круто не повернулся к ней лицом, и тогда она опустила взгляд в землю.

«Я — воин. Я — самурай, — напомнила она себе, тяжело сглотнув. — Не сопливая девчонка. Идет война, и я не стану... не стану переживать ни о чем, кроме наших врагов».

— Нам нужно поговорить, — сказал он, и Талила почувствовала, как тревога подступила к горлу.

Она смогла лишь деревянно кивнуть и, повиновавшись его жесту, опуститься на свой футон напротив него.

— О том, что ты сказала утром.

Талила мысленно выругала себя, когда ощутила острую горечь разочарования. Какая-то глупая, очень глупая часть нее желала услышать: «о том, что я сделал утром».

Ее отец был прав. Женщинам не место на войне. Она позорит себя, его, свое имя, свой мертвый род.

— Ты не проклята, Талила. Как не проклят и твой дар.

Ей показалось, своими словами он ударил ее под дых. Воздух с резким шипением вышел из легких, и она раскрыла рот, пытаясь вдохнуть, но не смогла: скрутивший горло спазм помешал.

— Моя магия слишком важна и ценна. Я помню, — все же просипела она и опустила голову, позволив чёрным волосам скользнуть ей на лицо и закрыть его от прожигающего взгляда Мамору.

И потому она не увидела, как он дернулся, словно его тоже кто-то ударил.

— Это так, — тяжело произнес он. — Но не в этом дело. Ты... ты не хотела никому причинить зла. Вот что главное.

— Откуда ты знаешь? — она посмотрела на него сквозь темные пряди волос и вновь уперла взгляд в футон. — Может, хотела. Может, потому огонь не удалось унять, пока он не сжег все дотла.

Мамору нахмурился.

— Потому что я знаю тебя, — просто обронил он, и Талила издала звук, похожий на задушенный всхлип.

— Не знаешь, — прошептала она сухими губами. — Не знаешь. Чем я отличаюсь от Императора, которого ненавидят и презирают за его жестокость? Я одной своей ладонью уничтожила целый город... вместе с невинными людьми...

— Это не так. Я знаю о жестокости Императора все.

Что-то в его голосе заставило Талилу поднять голову и отвести от глаз волосы. Выражение лица Мамору напоминало застывший камень. Они почти не говорили о его печати с того дня, как она ее уничтожила. Но сейчас он имел в виду именно ее.

Он скривился, заметив ее взгляд.

— Ты меня жалеешь.

— Нет! — вскинулась Талила, но обманывать у нее всегда получалось скверно.

— Но, видишь ли, эта жалость — и есть то, что отличает тебя от него. И от многих, многих других.

В носу защипало, и Талила сдвинула брови, пытаясь сдержать слезы. Плакать второй раз за день она не будет.

— Но это не понять со стороны. Для всех я буду проклятой убийцей. Той, которая разрушила их дома, сожгла город. Той, которой будут пугать непослушных детей, чтобы не баловались… — прошептала она горько и вновь опустила голову.