Книга Яромира. Украденная княжна, страница 109 – Виктория Богачева

— Все бы тебе с княгиней спорить, воевода.

Заговорившая с ним Рогнеда Некрасовна улыбалась, но ее брови были нахмурены, а под глазами залегли темные, усталые круги.

С каждым разом, когда он ловил ее взгляд, в сердце его возникала странная смесь трепета и отчаяния. Он был воеводой, храбрым в битвах, но рядом с ней чувствовал себя всего лишь жалким отроком, у которого за душой не было ничего.

— Будимиру я тотчас гонца отправлю, — меж тем сказала княгиня. — В Белоозере свои запасы есть… Коли удастся еще немного зерна прикупить — перезимуем. Как-нибудь…

Она все же не сдержалась, печально вздохнула и покосилась на пожарище за спиной. В воздухе стоял запах горелого хлеба; слышался бабий плач и горькие, тягостные причитания. В одну ночь сгорел людской труд множества седмиц.

— Князь осерчает, государыня, — Стемид покачал головой.

— На меня, — кротко отозвалась Звенислава Вышатовна. — Вернется в спокойствии домой — и пусть серчает.

Она отошла, и следом за нею увязался маленький Мстислав, а к воеводе как раз подошел теремной лекарь.

— Сперва на мальца погляди, — сказал вдруг Стемид и кивком головы указал на прожжённую искрами рубаху и перевязанные ладони Ждана.

Тот тотчас спрятал руки за спину и решительно помотал головой.

— Я мозоли натер, пока ведра таскал, — мальчишка переступил с ноги на ногу. — Матушка говорит, что до свадьбы заживет! Но я еще не вырос, и женихаться мне рано, а вот тебе, Стемид Ратмирович, самая пора!

Договорив, Ждан зыркнул глазами на матушку, которая стояла позади него. Выглядела Рогнеда так, словно готовилась надрать разговорчивому сыну уши.

— Самая пора? — протянул чуть ошалевший воевода. — А кто же так говорит?

— Все в тереме! — мальчишка важно подбоченился.

— А, ну коли так… — и Стемид покорно повернулся к лекарю.

Тот усадил его прямо на валявшийся на земле тулуп и принялся покрывать обожжённые руки и лицо воеводы густым слоем толченных в воде трав, что приносили прохладу и унимали боль.

Воеводе было нестерпимо больно, и он шипел ругательства сквозь зубы, не блажа в голос лишь потому, что малец Ждан отчего-то все крутился рядом и уходить не спешил. И мать не гнала его прочь.

— Ты-то нашто в огонь полез, Ждан Всеславич? — спросил он, чтобы отвлечься.

— Вся дружина тушила, а я отсиживайся, — мальчишка ковырнул ногой землю и дерзко погляделвоеводе в глаза.

Стемид улыбнулся.

— В дружину-то, поди, хочешь войти однажды?

— А то! — у Ждана глаза загорелись почище того пожара. Он сжал кулаки, позабыв про содранные мозоли, и подался вперед.

— А ведаешь, что там бывает таким вот говорливым и непослушным? — воевода жадно глотнул воздуха, когда лекарь дернул кусок рубахи, намертво прилипший к ожогу на предплечье.

Малец потупился, но на считанные мгновения. Немного подумав, он воспрял духом.

— Так ты ж меня защитишь, верно говорю, дядьк… Стемид Ратмирович? — он вовремя осекся, вспомнив, что ему попало в прошлый раз, когда вздумал величать воеводу дядькой.

И пришла пора уже Стемиду потупляться.

Неведомо, куда мог бы зайти разговор с болтливым, смелым мальчишкой, но появление десятника Горазда все изменило. Выглядел он смертельно бледным, и не только из-за своих ожогов.

Он что-то держал в руке и протягивал воеводе, который, поглядев на вещицу, закряхтел и принялся вставать с земли на ноги.