Книга Почти 15 лет, страница 42 – Микита Франко

— Тебе плохо? — негромко спросил он.

Мики выкинул пострадавший панкейк и удивленно глянул на отца.

— Ну… я… это просто кусок теста.

— Я не про кусок теста. Я про вчерашнее.

Мики помотал головой.

— Забей,пап.

— Что там произошло?

Он снова помотал головой:

— Ничего.

— Настолько ничего, что ты оказался в полицейском участке?

Мики промолчал, опустив глаза в пол.

— Кто дал тебе траву?

Слава поймал себя на том, что говорит строго — стараясь скрыть волнение, от делал голос тверже, и звучал как родитель, собравшийся отчитывать сына. Может, Мики так и подумал? Решил, что эта воспитательная беседа будет посвящена вреду от курения марихуаны? Слава вовсе не об этом хотел поговорить.

Мики молчал, и Слава спросил прямо:

— Артур тебе её дал?

Мальчик кивнул.

— Он тебя…

Слава замялся. Как это произнести вслух — «изнасиловал»? Само предположение об этом, возникая в мыслях, удушающе сковывало грудную клетку и не позволяло говорить. Слава сотни раз за прошедшую ночь спрашивал сам себя: «А что бы я хотел услышать тогда?». И что бы он ответил, спроси его в лоб о насилии?..

Была не была.

— Он применял к тебе насилие?

— В смысле?

— Он заставлял тебя делать что-то, чего ты не хотел делать?

Взгляд мальчика на миг переменился, и Слава готов был поклясться, что увидел в глазах сына: «Да», но вслух он сказал:

— Пап, мы только целовались, а потом я ушёл.

— Вчера вечером ты говорил другое.

— Что я говорил?

Слава, вздохнув, процитировал через силу:

— «Трахнул и накурил».

— Ну, я был накуренный, мало ли что я сказал.

Мики бегал глазами по кухне, и Слава попросил:

— Посмотри на меня.

Мальчик остановил взгляд: вроде и на его лице, а вроде и мимо. Слава вкрадчиво проговорил:

— Слушай, иногда насилие бывает неявным. Может казаться, что ты сам на это пошёл, но, на самом деле, тебя могли убедить, уговорить, запугать… И всё это считается насилием.

Мики резко отвёл взгляд.

— Я не хочу об этом.

Слава занервничал: «Я что-то сказал не так, я что-то сказал не так…»

— Ладно, — согласился он. — Но, если что…

— Я знаю, — перебил Мики. — Если что, ты рядом. Я знаю.

Он ушёл, утащив ещё один панкейк — на этот раз из тарелки. Слава почувствовал себя опустошенным и бесполезным: толку от этого: «Я рядом», если собственный сын боится рассказать тебе правду?..

Диалог со Львом был налажен. Так казалось некоторое время — перемирие длилось неделю или, может быть, две. У них, наконец, нашлась общая тема для разговора— и видит бог, сколько Слава вложил сил, чтобы, общаясь со Львом, не озвучивать вслух ряд вопросов, не дававших ему покоя: «Почему? Почему ты его позвал? Почему ты не послушал, когда я сказал нет?». Всё это было бы переливанием из пустого в порожнее и отвлекало от главной проблемы.

Славу беспокоило, что произошло с Мики.

Льва беспокоило, что произошло с Мики.

Сначала они обсуждали своё беспокойство в общих чертах. Лев говорил: «Поверить не могу, что он за ним увязался» и «Артур тот ещё сукин сын, целоваться с подростком — что за идиотизм?». Слава говорил: «Я беспокоюсь, что Мики травмирован» и «Неважно, было ли это добровольно, потому что это априори было нездорово». Лев говорил: «Ну, Мики тоже хорош, какой дурак идёт ночью в отель к взрослому мужику?», Слава говорил: «Если он пошёл, значит, мы что-то сделали не так».

А однажды они встретили друг друга в гостиной с одинаковым предложением: