Книга Скоро конец света, страница 54 – Микита Франко

И тут пацаны переключили обратно на «В поисках Немо».

– Стой, назад! – с истеричной ноткой в голосе потребовал я.

– Ты че, издеваешься?! – снова взвыли они.

Я начал щелкать каналы обратно прямо на кнопках телевизора, а ребята, противясь мне, возвращали с помощью пульта «В поисках Немо».

– Потом досмотрите! – почти умоляюще сказал я. – Это вопрос жизни и смерти!

– Когда пото-о-ом! – ныли они.

– Вы не понимаете, что у меня от этого жизнь зависит? – искренне спросил я. – Вы что, не люди?

Этот мой неожиданный призыв к человечностипочему-то сработал. Ворча и ругаясь, они все-таки перестали переключать каналы, но, конечно, буркнули свое условие:

– Только быстро!

Я отщелкал назад на новостной канал и слушал историю уже с середины. Мужчина в костюме (внизу подписали, что он депутат) рассказывал, что закон принят в пользу граждан России, которые должны иметь возможность усыновить российского ребенка, а ребенок, в свою очередь, не должен «продаваться» за рубеж.

Затем прозвучали выдержки из закона, много сложных слов: статья, субъекты, исполнительная власть, федеральный закон, но самые главные слова я понял: усыновление, граждане США и запрет.

Я, пятясь, медленно отошел от телевизора, не сводя глаз с лиц депутатов и чиновников. Одни сетовали на американцев, другие рассказывали, как хорошо заживут сироты в России без этих «жестоких усыновителей». Картинка начала расплываться у меня перед глазами.

Пацаны почему-то не спешили переключать обратно на мультики, а испуганно и выжидательно смотрели на меня.

В игровую ввалились Цапа и Баха, шумное появление вывело меня из оцепенения, и я посмотрел в их сторону. Глаза у меня были на мокром месте.

– Что, американец, послушал новости? – догадался Баха.

– Что это значит? – спросил я, надеясь, что все не так понял. Я ведь еще ребенок: мой детский мозг мало что может переварить.

– Это значит, что ты можешь попрощаться со своей Америкой, – хмыкнул Цапа.

Они прошли к телевизору, одним взглядом разогнали малышей по углам – и никаких драк за пульт.

– Нет, – выдохнул я сквозь слезы. – Это неправда.

– Это правда, – просто пожал плечами Баха, располагаясь в кресле.

Цапа, щелкая каналы, кивал, хлебая пиво из банки (вот что значит корпоративный день – делай что хочешь).

Я, отходя к дверям, упорно повторял:

– Нет, неправда. Вы не можете знать. Вы же в этом не разбираетесь. Вы не знаете, как это работает.

Цапа, откинув пульт, угрожающе пошел на меня.

– Тупо и несправедливо – вот как это работает, – с напором сказал он. – Всегда так. С твоего рождения и до самой смерти – только так и будет все работать. Смирись.

Он подошел так близко, что я почувствовал его пивное дыхание. Мотнув головой, смахивая злые слезы, я выкрикнул: «Нет!» – и выбежал из игровой.

Мне казалось, что это невозможно. Я полюбил Анну и Бруно, а они – меня, я жил с ними в Америке так, словно мы уже былиодной семьей, разве может какой-то закон перечеркнуть теплые отношения, будто бы их и не было никогда? Так не бывает. Не бывает такой нечеловеческой силы, способной за одну ночь испортить ребенку всю оставшуюся жизнь. Это что-то из злых сказок, но мне не хотелось верить, что в моей стране могут оживать только они.

* * *

Мне было все равно на вечеринку взрослых – я хотел правды. С разбега ворвавшись в столовую, я сначала растерялся, а потому сбавил обороты. В помещении были занавешены окна, под потолком висел круглый светильник, стреляющий цветными лучами, а воспитатели и нянечки выглядели слишком уж непривычно: накрашенные, в блестящих платьях, с высокими прическами или распущенными волосами. Я не сразу узнал воспиталку, дежурившую в ту ночь, – на ней была сиреневая накидка (под которой угадывалось вечернее платье), а яркий макияж придавал лицу незнакомое выражение.