Книга Осколки, страница 131 – Саша Урбан

Ирвин промычал что-то нечленораздельное. Не то, чтобы ему особо было, что сказать. Просто хотелось убедиться, что речь — хотя бы в зачаточном состоянии — все еще оставалась при нем. Челюсти едва разомкнулись, выпуская сдавленный звук. Доминик уже натянул перчатки и с усилием помог заклинателю расцепить зубы.

— Ага-а-а-а, — поцокал языком он. — Так и запишем. Спустя месяц после восстановления процессы ускорились в полтора раза. Хотя, это скорее гипотеза. Нужно провести несколько экспериментов: полностью исключить использование магической силы и физическую активность, а также эмоциональную напряженность. А затем поочередно вводить эти факторы.

— Господин Верс, — отозвалась помощница. Или просто очень юный помощник. Ирвин так и не понял. Он старался не запоминать обитателей убежища.

— Не перебивай. Нам важно понять, какой у него запас прочности. Возможно, ему стоит оставаться в изолированных условиях и вовсе не иметь контакта с живой кровью… Да, добавь-ка еще к факторам социальную изоляцию. Капельница готова? — крикнул он куда-то вдаль. — Давайте быстрее, пока он не разложился.

Вскоре Ирвин ощутил укол. Затем еще один. И еще. Иглы вонзили ему везде, где только можно было найти крупные кровеносные сосуды. Боль была притупленной, маячила трепещущим пламенем свечи где-то на задворках сознания, слабо разгоняя хаос черных мушек, застилавших все вокруг. Дыхание становилось все слабее, образы перед глазами размывались и тускнели, вместо голосов зазвучал неразборчивый шум, быстро перешедший в пронзительный звон.

Вдруг Ирвин оказался в полной тишине. Темнота окутала его непроницаемым коконом, надежно спрятав от света и шума. Заклинателя прошило первое сильное чувство — узнавание. Снова эта мертвецкая темнота, снова бескрайний мрак, в котором водятся кошмары, вопросы без ответа, болезненные воспоминания. Ирвин завертел головой, пытаясь первым заметить момент, когдамрак вспухнет и обретет черты, начнет терзать его, но… ничего не происходило. Как и несколько мгновений назад, темнота была ласковой и приветливой. И Ирвин даже позволил себе подумать, что было бы славно так и остаться здесь. Не переживать раз за разом разложение собственного тела, не пытаться врать самому себе, что он еще может чувствовать себя живым, вести себя, как живой. Как вдруг непроглядная чернота зарябила, начала тлеть, а потом светлеть, как зола, обращающаяся крупицами пепла. Белесые пятна расползались перед взором, пока не сложились в скуластое лицо с большими глазами, в нахмуренные брови и вздернутый нос, в полные губы, которые раньше с готовностью принимали его поцелуи. Теперь же эти губы поджались, а спустя несколько ударов сердца расправились в улыбке. Брови подлетели вверх, и все лицо озарилось эмоцией, которую Ирв мог описать разве что как радостное узнавание. Элль протянула руки к нему. Ирвин не ощутил прикосновения, но знал, что она обхватила его лицо ладонями и заглянула в глаза, улыбнулась. И темнота лопнула от ее шепота.

— Я знаю, что ты такое, — ее голос звенел металлом. Все вокруг зарябило, гулко зашумело, а Элоиза захохотала. Выпустила его из своих объятий, принялась мелькать вокруг белым пятном, как шаровая молния, то и дело обращая к Ирвину взгляд глубокий черных как ночь глаз. И продолжала смеяться, обнажая белоснежные зубы.