Книга Змеиные боги, страница 68 – Лизавета Мягчило

Это стресс. Усаживаясь на скамейку в ногах размеренно сопящего Саши, она тихо включила камеру, загружая последний сделанный снимок. Белоснежные кости и сотня маленьких служанок, ушедших следом на другую сторону. На пальце действительно было кольцо, Смоль приблизила изображение. Чтобы мурашки погнались по телу, подняли дыбом волосы и обдали ледяной кислотой желудок. Оно было широкое, блестящее и нетронутое пылью – два золотых змеиных тела обхватывали белую фалангу пальца, перекручиваясь между собой в незаконченном свадебном танце. Их глаза горели изумрудами во вспышке камеры, а головы, Катя могла поклясться, смотрели в ее сторону.

Во рту пересохло, и Смоль попыталась сглотнуть, быстрым движением забрасывая камеру на печь.

«Смыть с себя этот липкий день и странные мысли, ползущие следом со змеиным шуршанием».

Катерина аккуратно придержала распахнутые двери, пропуская в дом нагулявшегося и изрядно пополневшего кота, а затем выскользнула на улицу.

Растопить баню было делом несложным – она закинула дрова в печь, как только ребята подошли к дому. Теперь они наверняка прогорели и наполнили парилку жаром. Ночная прохлада приятно коснулась лица. Луна уже выглянула из-за туч, когда Смоль распахнула двери, на ходу скидывая с себя одежду. Катя не обматывалась полотенцем, аккуратно сложила одежду на лавке и вошла в парилку нагая. Опустилась на скамейку, прислоняясь к полке спиной, и прикрыла глаза. Не заметила, как жар разморил ее, она задремала.

Через сон пробрался вкрадчивый топоток – тяжелый, но дробный и мелкий, Катя тряхнула головой. И от этого движения кожу головы обдало волной нестерпимой боли – словно вредная детская рука намотала волосы на кулак и что есть силыдернула. Распахнув глаза, Смоль вскрикнула, отскакивая от полки, на которой сидело мелкое существо с дряблой сероватой кожей. В скрюченных узловатых пальцах остался клок ее волос, голое пузо и ноги закрывала спутанная грязная борода, в которой запутались листья от банных веников. Осознав, что его обнаружили, оно радостно ощерилось и бросилось к каменке у печи, где пылали жаром тяжелые булыжники.

Это не человек. Первая мысль, обдавшая настоящим животным ужасом за мгновение до того, как Катя сорвалась с места, бросаясь к двери из парилки. Сзади улюлюкало и хохотало живое нечто – осязаемое. Настоящее.

Дверная ручка под пальцами казалась раскаленной, Смоль толкнула ее и обмерла от ужаса – дверь не открывалась. Толкнула плечом раз, затем второй, ощущая, как страх кровожадно вгрызся в глотку, выдрал рваное дыхание и всхлипы, паника стегнула по спине. И на третьем ударе замерла, существо заговорило.

– Добро девоньке после полуночи париться? Жарка захотелось, медовухой пропахшей? Ой полуу-учишь жарка, ой полу-уучишь. – Тонкий голосок взвыл и зашелся в безумном хохоте.

Катя дернулась, развернулась. И это спасло ей жизнь. Существо подняло над головою раскаленный булыжник из каменки и, скрежеща зубами от злобы, швырнуло в ее сторону. Смоль завизжала – беспомощный вскрик ударился в своды бани, раззадоривая нечисть. Отскочила в сторону, и камень пролетел над головой, с гулким стуком ударился о дверь, рухнул на деревянный пол. Коснись он кожи – прожег бы до самого мяса, разбил череп.

Банник. Низший божок, охраняющий банный порог. Про него предупреждали деревенские, просили не ходить в баню пьяными или после полуночи, когда дух приглашал к себе нечисть. Существо, способное быть карающим и великодушным. Убивающим и помогающим. В его черных бусинах-глазах горела жажда крови. Щерились в оскале коричневые обломанные зубы, морщился большой горбатый нос.