Онлайн книга «Смерть как сон»
– Служил рейнджером, восьмая рота девятой бригады. А вы были в морской пехоте? – Третья бригада. – Там наградами не разбрасывались. – Не разбрасывались, это вы верно подметили. Ну… нашу роту втоптали в рисовое поле близ Куанчи. Сержант наступил на мину, и ему оторвало ногу по колено. За ним поползли двое, и через минуту мы их лишились. Обоих положил снайпер, засевший на дереве. Погода была нелетная, так что надеяться на вертолеты и напалм не приходилось, но для того парня мы все были, как на ладони, и он расстреливал нас неспешно и методично. Словно бутылки в тире. Мы запросили о помощи артиллерию, но ничего путного из этого не вышло. Сержант кричал, чтобы его не бросали… что он взорвет себя, если мы уйдем. Я думаю, он так бы и сделал. Поэтому пополз и вытащил его. – Вот так просто? – На войне все бывает. Кому не повезет, а кого и пронесет. Снайпер пытался меня снять, но мазал. – В наградном листе говорится, что вы и с ним разобрались тоже. – Когда я вернулся целым и невредимым вместе с сержантом, меня охватила эйфория. Ложное чувство собственной неуязвимости. Казалось, меня кто-то заговорил от пуль. Все летят мимо. У вас бывало на войне такое чувство? – Только однажды. Опасная иллюзия. – Да, но тогда она мне помогла. Я взял гранатомет и рванул через поле. – Оно было заминировано? – Да, но тогда я об этом не думал. У меня была цель – снайпер. Бежал зигзагами, падал, перекатывался, опять бежал. Тот парень стрелял, но ему не везло. А когда я приблизился на расстояние выстрела, ему уже поздно было спасаться. Он слишком увлекся мной и проворонил момент, когда следовало слезать с дерева и давать деру. Я подбежал, навел свою трубу, и снайпера не стало. – Это был геройский поступок. А как насчет случая с изнасилованием? – без всякого перехода буднично спросил Кайсер. Снова пауза. Кайсер вел допрос таким образом, что Уитон никак не мог к нему приноровиться. Едва он начинал привыкать, как его мгновенно спускали с небес на землю очередным неудобным вопросом. – А при чем тут это? – наконец тихо осведомился художник. – По-своему, это тоже был геройский поступок. Но за такие в армии медали не дают. Скорее наоборот. Думаю, тот поступок стоил вам дружеского расположения сослуживцев, не так ли? – У меня не было выбора. – Не было? – Я воспитан на уважении к женщине, агент Кайсер. На каком бы языке она ни изъяснялась и каким бы цветом ни отливала ее кожа. Я едва удержалась, чтобы не поаплодировать Уитону. – К тому же это была даже не женщина, – добавил он глухо, – ребенок… – Они только собирались ее насиловать или уже закончили, когда вы там появились? – Я застал их как раз в процессе. Мы обшаривали какую-то деревушку, искали схроны с оружием. Помню, я дошел почти до околицы, как вдруг услышал визг из крайней лачуги. – Их было двое? – Да. Один уселся на ее груди, придавив коленями руки, другой… другой насиловал. – Каковы были ваши действия? – Я потребовал прекратить. – Но один из них был старше вас по званию, не так ли? Капрал, сержант? – Капрал. – И они послушались? – Нет, конечно. Они стали ржать. – А вы? – Я взял их на мушку и сказал, что буду стрелять. – У вас была «М-16»? – Нет, шведская «К-50». – Хороший выбор. Вы знали толк в оружии. – Просто не хотел погибнуть только потому, что «М-16» дала бы осечку в критический момент. Я прикупил себе «К-50» в Сайгоне, когда проводил там свой отпуск. – Хорошо. Что было дальше? – Они стали орать на меня, грозить всеми смертями, но девчонку оставили в покое. – Вы в самом деле готовы были открыть по ним огонь? – Да. Но стрелял бы по ногам. – Вы вернулись в часть и тут же доложили о происшествии по команде? – Да. – А что стало с той девочкой? Вы пытались ее утешить? – Нет, я старался не спускать глаз с тех двоих. – Разумно. – Ее мать была там же. Они ее оглушили, но к тому моменту она уже потихоньку начала приходить в себя. Скажите, друзья, какое отношение все это имеет к вашему расследованию? – Честно? Понятия не имею, мистер Уитон. Но мы наметили круг вопросов и зададим их все, таковы правила. До сих пор вы были с нами откровенны. Я благодарен вам за это. И это говорит в вашу пользу. – В самом деле? В колонках раздалось шуршание. Мы с Бакстером поняли, что Ленц расхаживает по комнате и микрофон трется о ткань пиджака. – Готовность номер один, – шепнул мне Бакстер. – Мистер Уитон, – снова раздался голос Ленца. – Должен вам сказать, что полотно, над которым вы работаете, уже сейчас производит сильнейшее впечатление. Оно, похоже, знаменует возврат к вашей прежней манере письма. Уверен, что картина произведет фурор в мире искусства. Очевидно, доктор Ленц придерживался совершенно иных методик ведения допроса, нежели Кайсер. – Спасибо на добром слове, – ответил Уитон. – Честно говоря, меня не очень заботит мнение критиков. Я их недолюбливаю. Нет, лично у меня не было с ними никаких проблем, но они жестоко обходились с работами людей, перед которыми я преклоняюсь. И этого я им забыть не могу. – Вспомним, что говорил о критиках Уайльд! – воскликнул Ленц. – «Те, кто в прекрасном находят дурное. Люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными». – Вот именно! – обрадовался Уитон. – Фрэнк точно такого же мнения, между прочим. И он большой поклонник Оскара Уайльда. – Да? Ну тогда мы с ним быстро найдем общий язык. – В колонках опять зашуршало. – Мистер Уитон, по образованию я не только психолог, но и врач общей практики. Прошу простить мою бестактность… Словом, если не возражаете, я бы хотел поговорить о вашем недуге и о том, как он отразился на вашем творчестве. – Я бы предпочел не затрагивать эту тему. Ленц отозвался не сразу, и я готова была побиться об заклад, что он вперил в Роджера Уитона один из своих фирменных «изучающих» взглядов. – Понимаю… – наконец проговорил он. – Однако боюсь, нам от этого разговора никуда не деться. Диагнозы, подобные вашему, ложатся на людей тяжким грузом и могут вызывать весьма резкие психологические перемены. Мне необходимо в этом разобраться. Тем более, что вы художник, а художники – особые люди. Вам известно, например, что Пол Кли также страдал склеродермией? – Да, и это наложило серьезный отпечаток на его работы. |