Книга Чуж чуженин, страница 190 – Ксения Скворцова

– Недурно, – едва разлепляя губы, заметил Желан и кольнул Мстиславу холодным взглядом. – Это с каких пор бабы за вытравленных недоносков серебром расплачиваться стали?

Мстиша хлопнула глазами, заставив себя прикусить язык. Первой мыслью было потребовать мешочек назад, но она сразу поняла, насколько это глупо и бесполезно. Да и серебро никак не пригодится ей в воровском вертепе. Живой бы выбраться.

Кажется, Желан прочел написанную на ее лице внутреннюю борьбу и довольно хмыкнул:

– Будем считать, ты вернула должок.

В ответ на непонимающий взгляд Мстиславы Чубатый злобно прошипел:

– Когда ты тягу дала, думаешь, кого отец стал батожить? Ничего, я утек от него через год и отблагодарил за все с придатком: пустил ему во двор красного петуха.

Желан скрипуче рассмеялся, и от его мстительного оскала у Мстиши по рукам пробежали мурашки. Она безотчетно коснулась израненных запястий. Судьба Незваны понемногу становилась яснее. Но если Желан будет считать, что может ею помыкать, как, очевидно, поступали в их семье, то судьба ее примет скверный оборот. Нужно скорее развязаться и с «братцем», и с его шайкой.

– Я иду в город. Забирай серебро, – Мстислава кивнула, делаявид, что имеет выбор и расстается с монетами добровольно, – и покажи мне дорогу, вот и будем квиты.

Кажется, догадки Мстиши оказались близки к истине – Желан явно не ожидал от сестры подобного своеволия. Он нахмурился, и она приготовилась к худшему, когда молодое, но уже испитое лицо вдруг прояснилось, точно Желана посетила светлая мысль.

– В город, говоришь? Так нам по пути. Мы как раз на зазимскую ярмарку лыжи навострили. Вот и проводим тебя чин по чину, сестренка, – хохотнул он, – с бережатыми.

Накормив Мстишу какой-то сомнительной похлебкой, ее уложили поближе к костру, что, наверное, считалось почетным местом. Но несмотря на вежливое обращение, она не обманывалась: положение ее было шатким, ведь подельники Желана не могли не замечать его очевидного пренебрежения к сестре. И следующее утро лишь уверило Мстиславу в справедливости ее догадок. Она чувствовала это во взглядах, брошенных исподтишка, в словах, которые ощупывали ее и Желана, пробуя, насколько далеко им позволено будет зайти. Иногда разбойники шептались, поглядывая на гостью, а иногда и вовсе, не стесняясь ее присутствием, переходили на свой, как Мстислава называла его про себя, «лешачий» язык, что она слышала в далекий вечер засады на мосту.

Чубатый же только усугублял дело. На следующий день он походя бросил, чтобы Мстислава помогала стряпать дневальщику, «раз ни на что иное не годится». Скрепя сердце, она подчинилась: кто знает, что еще могло прийти на ум ее «братцу»? Лучше согласиться на меньшее из зол. Но ответ Желана на вопрос, когда они, собственно, выдвинутся в город, оказался столь же раздраженным, сколь и неопределенным. Тогда Мстислава сказала, что не хочет становиться обузой и доберется сама, попросив лишь показать дорогу, но получила отказ.

Кажется, она очутилась в плену.

Мстиша не понимала, зачем Желану удерживать ее, и от этого становилось вдвойне не по себе. Можно попытаться убежать, но она не была уверена в своих силах, а шутить с душегубами не хотелось. Она не знала пути, и снова бродить по чаще среди диких зверей казалось страшнее, чем оставаться с людьми, пусть даже такими.