Онлайн книга «Незваная»
|
Доев, волхв неодобрительно покосился на лоб княжны и, рассеянно коснувшись его, Мстислава нащупала шишку. — Совсем ты хилая, — презрительно изрёк колдун, сыто вытирая усы. Возмущение, зревшее внутри Мстиши, словно перебродившая брага в тесной бочке, наконец взорвалось и ринулось на волю: — Вместо того, чтобы спасибо сказать, что с тобой в ночь потащилась в такую даль по морозу да под волчий вой, ты мне пенять удумал?! Мог бы сразу Незванку взять, уж она бы тебя, поди, не подвела и оземь падать не стала бы! — Мог бы, да решил поостеречься. Кто знал, вдруг у Домашки хворь прилипчивая. Откровение волхва застигло Мстиславу врасплох, и она застыла с открытым ртом. — То есть выходит, Незвану ты поберёг, а меня не жалко? — опешив, догадалась она. — Выходит, что так, — бесстыдно усмехнулся Шуляк. — За что ты так меня ненавидишь? — поражённо прошептала Мстиша. — Слишком много чести, ненавидеть тебя, — хмыкнул Шуляк, но, противореча равнодушным словам, голос волхва зло дрогнул, и Мстислава прищурилась. — Я ведь не сделала тебе ничего дурного!— воскликнула она. — Всё, чего я хочу — лишь спасти мужа. За что ты так на меня взъелся? — Спасти мужа?! — прикрикнул колдун, но, бросив быстрый взгляд на заворочавшуюся на полатях Незвану, опомнился и понизил голос: — А кто его погубил? — В том я виновата, но не перед тобой, а перед ним! — вздёрнула подбородок Мстислава. — Считаете, будто закон вам не писан, — точно не слыша Мстишу, всё сильнее кипятился старик, — что можете творить всё, что взбредёт в ваши княжеские головы! — И это говоришь ты? Ты, бездумно рушащий чужие жизни? Колдун даже захлебнулся от негодования: — Не говори того, чего не знаешь, соплячка! Если чья жизнь и была разрушена, то только моя! Мстиша недоверчиво хмыкнула. Возможно, виной всему была тяжёлая бессонная ночь, но за всё время своего пребывания у Шуляка княжне ещё не приходилось видеть его таким взволнованным и несдержанным. — Разрушена? Твоя? — язвительно переспросила она. На миг в глазах волхва вспыхнула ярость, но Мстислава почувствовала, что она была направлена не на неё, а на кого-то иного. Опустив взор на сложенные в замок жилистые руки, старик негромко заговорил: — Мой отец был пастухом. Не никчёмным бездельником, каких только и встретишь нынче. Нет, он был настоящим пастухом, который знал. Он брал такие отпуска, что за всё лето скотина не то что не плутала — ни царапинки не было. Всё батюшкиному стаду нипочём: и змеи, и камни, и колючки, потому что отец праведно жил и чтил обычай, как деды заповедовали. Ни грибов, ни ягод в лесу не трогал, веток не ломал, рыбы не удил да зайцев не ловил, своей одежды на поскотине не носил, через изгородь не перелезал, а уж о том, чтобы слово бранное молвить или зелёное вино пить, так о том отец и в обычное-то время подумать не мог. Но кроме пастушеского знания у отца было ещё одно средство, благодаря которому зверь обходил его стадо за версту. Этим средством был я. Мать говорила, всё случилось потому, что я родился в волчий день, в самую тёмную пору на границе осени и зимы, когда в наших краях не едят скоромного, а хороший хозяин закалывает на пороге чёрную курицу. С тех самых пор, как я помню себя, я умел слышать лесных тварей и говорить с ними. Я мог приманивать и отваживать зверей, а они никогда не трогали меня. Умение не было моей заслугой, я просто появилсяна свет с этим чувством так, как иные появляются со зрением и слухом. Мои родители, как и ты давеча, считали это даром… |