Книга Незваная, страница 42 – Ксения Скворцова

— Окаянные сестрицы, девы беспоясые и простоволосые Тень, Ломея, Знобея, Невея, Сластея, Трясея, Пласья, Томея, Хриперка, Харарка, Знобея и Грудея. Идёте вы по белому свету людей имать, жи́лья тянуть, кости ломать, телеса земле-матери предавать. Сломлю я по три прута и стану бить вас три зори утренних и по три вечерних. Будьте вы девы-трясуницы на воде, в мире не ходите, людей не губите!

Мстише показалось, что с губ больной спорхнул белый, едва различимый мотылёк. Не иначе как Шуляк спугнул ворогушу. Домаша вдруг жалобно застонала, и Волотко тревожно посмотрел на колдуна.

— Жар надобно отвести, руду отворить, — решил Шуляк и принялся доставать из сумки склянки и притирки, а из холщового чехла — несколько разномастных ножей и бритв, при виде которых Мстише сделалось не по себе. Он приказал хозяину приготовить ушат горячей воды и чистые тряпки, и когда всё было исполнено, распарил руку молодицы. Подставив глиняную латку, колдун сделал осторожный надрез на запястье больной.

От вида и запаха полившейся крови Мстиславу замутило, и она уже было метнулась в сторону выхода, когда Домаша вдруг распахнула закрытые доселе глаза и закричала. Переход от полусна к неистовству оказался таким резким, что княжна даже на миг позабыла о дурноте. Хворая вдруг начала дёргаться и вырываться,выкрикивая что-то неразборчивое и страшное.

— Держите её! — зло зашипел Шуляк, который едва справлялся с обезумевшей молодицей.

Мстиша беспомощно взглянула на Волотко, но тот уже кинулся к жене, пригвождая её к лежанке.

— А-а-а, — злорадно протянул волхв, когда Волотко наконец сумел обездвижить точно взбесившуюся Домашу. Мстислава диву давалась, насколько сильной оказалась худая, истощённая женщина. — Не хотят её пустить, решили, прибрали к рукам! Погоди-погоди, как бы не так! — хрипло засмеялся старик и начал быстро причитать: — У Доманеги ни притки, ни озыку, ни дневного, ни ночного, ни полуночного, от долгокосого, от троекосого, от долгозубого, от кривозубого, от старой девы, от непетого голоса, парня безволосого, мужика беспоясого, повейте, притки и озыки, на высокие горы, на чёрное море, где добрым людям неухожно, птичкам неулётно!

Теперь и по самому Шуляку градом катился пот, словно он не бормотал заговор, а ворочал пудовые жернова. Когда припадок прошёл, и больная, сомкнув веки, измождённо откинулась обратно на подушку, волхв велел Мстиславе держать латку, куда уже успело стечь порядком крови, а сам отправился к печи. Там он принялся заводить варево, добавляя в горшок травы и настойки из своего мешка. Руки княжны подрагивали, и она старалась не смотреть в багровую гущу, в глубине которой плясал отблеск лучины. Доманега больше не пыталась вырваться, и Волотко, ослабив хватку, нежно, точно извиняясь за то, что вынужден был сдерживать её силой, погладил жену по щеке. Но молодица, кажется, снова впала в беспамятство, а её грудь вздымалась едва заметно.

Мстиша старалась не дышать, но запах крови и духота сделали своё дело. Должно быть, Волотко что-то понял, потому что как раз вовремя успел перехватить у неё посудину с кровью, прежде чем Мстислава провалилась в блаженную черноту.

Она очнулась на лавке. Немного болела голова — наверное, ударилась об пол. Волотко сидел у постели жены, пока волхв что-то втолковывал ему, передавая дымящийся горшок. Домаша спала, её запястье было обмотано белой холстиной. Заметив, что Мстислава пришла в себя, колдун хмыкнул: