Книга Пташка, страница 136 – Ксения Скворцова

Все трое остановились на почтительном расстоянии, которое позволяло услышать друг друга, не сильно повышая голоса.

– Я Стойгнев, сын князя Войгнева, властителя этой земли. Кто ты такой и почто привел своих людей под стены города моего отца? – спросил Ивар.

– Ты хорошо говоришь на языке моего народа, Стойгнев-бей. Мое имя Тарсук. Я из рода Волка, не знающего страха. Я пришел, чтобы взять город твоего отца, добром или силой.

– Я не знаю тебя, Тарсук, но мне знаком бунчук^[122], под которым ты стоишь. Две зимы назад Акбуга приходил с ним в наши земли, но ушел с миром. Сабля и стрелы, что он подарил князю в знак дружбы, до сих пор висят на стене отцовской гридницы, а прекрасный степной конь стоит в конюшне. Скажи, неужели Акбуга забыл свои клятвы и нынче вздел броню и поднял на нас меч, которыми отдарился отец мой?

– Акбуга в последний раз взнуздал своего коня и отправился к нашим великим праотцам. Я сын его брата и отныне вожу наш курень. Отдай мне город добром, сын старого князя, или я возьму сам, но тогда пощады не жди.

– Верно говорят в Залесье, волку верь в тороках^[123], – мрачно прищурился Ивар, и Судислав с Борзуном подъехали вплотную к своему княжичу, заметив, как ощерились телохранители сарынского вождя, услышав последние слова Ивара. – Отступись добром, Тарсук, сын брата Акбуги.

– Лук мой уже натянут, отчегобы мне не стрелять? – осклабился Тарсук.

– Коли так, быть сече! – отрезал Ивар, чувствуя, как ярость застилает глаза, и, быстро развернувшись, поспешил к своим полкам.

Надев шелом, он, оглядев своих воинов, воскликнул:

– Быть сече! Постоим за нашу землю! Прогоним собак сарынских! За мной!

Завыли трубы, грянули бубны. Княжич схватил копье и с силой метнул в стан врага, и Баюн сорвался с места, увлекая его в начавшуюся битву.

Гнеда бежала по смятенному городу, и ветер обжигал ее лицо мокрым снегом, плясавшим в воздухе вперемешку с пеплом, поднимавшимся от пылавших городней там, где сарынам удалось поджечь Стародубскую стену. Их стрелы с привязанной тлеющей паклей перелетали через высокие валы, и стоило им попасть на соломенную кровлю или сухой дровник, как вспыхивал огонь, грозивший погубить не один двор.

Наверное, покинуть стены княжеского детинца, где нашли приют женщины и дети, и правда было безумием, но Гнеда не могла больше оставаться в бездействии.

Никто ничего не знал. Даже сюда не доходили точные известия, и по Стародубу уже гуляли всевозможные слухи о том, что город вот-вот падет, что княжич и его дружина разбиты или, напротив, что сарыны дрогнули. Неизвестность убивала, и Гнеда не могла смотреть на лицо Славуты, которая постарела за эти часы на несколько зим. Казалось, часть жизни покинула ее сразу после того, как Судислав, отведя семью в самое безопасное место в городе, ушел на битву, а она, не таясь и не стыдясь никого вокруг, повисла на шее мужа, не в силах разжать рук. Поэтому-то Славута, помутившаяся в своем горе, и согласилась отпустить Гнеду, пообещавшую разузнать новости. Лишь немного погодя боярыня опомнилась, осознав, что может ждать беззащитную девушку на улицах опустевшего, раздираемого врагом города, но Гнеды уже было не сыскать.

Та же, пытаясь расспрашивать встречных о судьбе залесского войска, получала столь противоречивые ответы, что до правды было не доискаться, а многие лишь отмахивались от нее или просто смотрели как на сумасшедшую. Единственным способом узнать истину было увидеть самой, и девушка решила бежать к стене.