Книга О чем молчит река, страница 144 – Изабель Ибаньез

Я уменьшила еще три статуэтки, одну за другой. Аккуратно уложила в сумку, чувствуя, как по щекам стекает пот. Я боролась сама с собой: мне не хотелось уносить произведения искусства из гробницы, которой они принадлежали, но я знала, что мой дядя поступит гораздо хуже. По крайней мере эти предметы будут спасены от него, и мама будет гордиться моими стараниями. Мой взгляд скользил по сокровищам, занимавшим каждый угол и все свободное пространство комнаты, пока не остановился на голубой статуэтке аспида размером примерно с мою ладонь. Я внимательно вгляделась в замысловатую резьбу, узнала в уникальном лазурном оттенке древнеегипетский фаянс.

Пока я рассматривала ядовитую гадюку, на ум пришли строки Шекспира.

– Приди сюда, смертельное созданье и острыми зубами узел жизни запутанный перегрызи зараз. Ну, дурочка, наполненная ядом, сердитой будь и поспеши^[52], – пробормотала я. По моим рукам побежали мурашки. Согласно легенде и сведениям римских историков, Клеопатра умерла от укуса такой змеи. Неспроста эту статуэтку поместили в ее погребальной камере. Я быстро зарисовала ее в своем альбоме.

Закончив, я захлопнула альбом. Снова посмотрела на статуэтку и осторожно провела указательным пальцем по ее головке. Вокруг меня запульсировала магия, и я быстро отдернула руку.

Слишком поздно. Воспоминание пришло само собой, и я поняла, что нашла еще один объект, которого коснулось заклинание Клеопатры. Она стояла, сгорбившись, слезы текли по ее щекам, из груди рвался крик ужаса и боли.

Отчаяния.

Она рыдала так, словно кто-то умер.

По моим рукам побежали мурашки. Неужели я стала свидетельницей того момента, когда она узнала о смерти Марка Антония? Клеопатра рухнула на землю и стала бить себя в грудь.

Тяжесть ее горя раздавила меня. Я глотнула ртом воздух, пытаясь высвободиться, и секунду спустяпришла в себя. В предкамере было тихо, я ощущала вес альбома для рисования на коленях. Мои пальцы были в пятнах от карандашей, а дыхание стало сдавленным коротким и отдавалось болью в легких.

Не задумываясь, я накинула платок на змею. Мне хотелось оказаться как можно дальше от нее. Я не хотела снова испытывать боль Клеопатры. Она напоминала удар ножом в живот.

– Как продвигается работа?

Я громко ахнула, и моя рука сама собой метнулась к груди. Я подняла глаза и увидела перед собой Уита, бережно сжимающего гору свитков в маленьком деревянном ящике. Его взгляд скользнул по альбому для рисования у меня на коленях и платку, расстеленному на земле перед моими согнутыми коленями.

– Тебе когда-нибудь говорили, что подкрадываться очень грубо?

Уит вопросительно уставился на меня.

– Военные поощряли это.

– Мы что, на войне? А я и не знала.

– Британия воюет со всеми. – Уит собрался уходить, но остановился. – Красивый платок.

Я с трудом сглотнула.

– Спасибо.

Уит ушел к моему дяде и Абдулле в другой комнате.

Сердце бешено билось у меня в горле. Не заподозрил ли он меня? Не вспомнил ли, что платок принадлежал моей матери? Я тряхнула головой, отгоняя подозрительные мысли. Он бы не отметил платок, если бы узнал. Я медленно выдохнула. Осторожно убрала платок с уменьшенной змеи и убрала фигурку в свою сумку. Затем окинула взглядом сотни вещей в предкамере.

У меня было много работы.

В тот вечер я передала своей матери двадцать девять бесценных статуэток. Она взяла каждую и аккуратно завернула в другой платок, а затем сложила в большую кожаную сумку.