Онлайн книга «Проклятие Айсмора»
|
Кувшин упал, из него плеснулось что-то темное, противно пахнущее. Оно растеклось по столу, попало на шкурку. Крысеныш убежал испуганно, а потом долго сидел в темноте за дальней ножкой стола, куда поторопился загнать добытый орех, и, загребая шерстку с боков, счищал омерзительные пятнышки с белого меха. Никто из здешних не проснулся от шума — так и лежали, пока ночь не минула. Ни живые, ни мертвые. Сильно вонючие. В большом мире так много воды, а люди порой удивительно грязные! Пьют свою отраву и не помирают. Иным эта смерть могла и на пользу пойти. Глядишь, выбрался бы наружу кто-нибудь из тех, кого сюда приводят. Кто потом отчаянно, зло или жалостливо шумит. Видно, скучают по своим. Крыс жил один. Большая стая, жившая над потолком двух дальних комнат, отказалась от него. Сородичи отбирали еду, кусали за бока, толкались, пока не выгнали из теплой общей норы. Поначалу он сопротивлялся — жить одному казалось немыслимо. Но потом решился и ушел совсем. Выбрал себе новое местечко. Тесное, близко к выходу, и рядом с комнатой, где обитали здешние. Правда, тут сквозило сыростью, было шумно, а по вечерам эти люди вели себя отвратительно. Крысеныш задумался о новой норке, но тут пришла другая напасть, кошмар для крысиных ушей и покоя. В одну темноту по стенам принялся стучать и вопить сам ужас наружного мира. Маленький мир из дерева и железа скрипел, стонал и боялся вместе с дрожащим крысенком… После привели одного нового; тихо привели. Крысенок не вышел посмотреть на него, хотя любил узнавать, с кем он делит жилье. Люди были все время разные, и разными были их серо-голубые тени. А этого от страха пропустил. Потом наружный шум и ужас отступили, оставив стены в покое. И как только миновала следующая темнота, привели новых и таких злых, что казалось, решетки с дверями их не остановят. А потом еще привели. И еще. Все эти людине стонали жалобно, не ходили отчаянно. Они орали, грохотали, дрались, и крысенок едва не потерялся, шарахаясь от груды звуков и пытаясь проскользнуть мимо комнат, в которых новые мутузили друг дружку. Здешние свою отраву пить перестали. Они сидели тихо, говорили медленно. Потом им на смену пришли другие, и было их много больше, а следующей ночью орали все. В комнатах с решетками: — Да по нему веревка плачет! — На дыбу Мясника! — На плаху его, под топор, а потом и на дыбу, тварь, нелюдя! — Я знаю, он тут! Пустите, гады придонные! Я ему сам! У меня из-за него ветер крышу разворотил! Убытков!.. Пустите, он мне заплатит! Открой же двери! Дай добраться! — Нет! Сначала я! Я его, мерзавца, кишками наружу выверну, чтоб к небу рта не обратил! Выродок проклятущий! В комнатах с дверями вели себя спокойнее; не били ни стены, ни соседей, но, прильнув к окошкам, выкрикивали всякое в коридор и промеж собой: — Выходит, слушается его небо-то, а? Так кого вы, тупицы, выворачивать собрались? — Короля! Как есть короля! — Тупицы необразованные! — Король! — Сила вернулась в край! Сила! — Риддак, ну что ты несешь, рвань болотная! Какая сила⁈ — А такая, чьему слову все подвластно! Иль ты сам не о том на площади орал? — Я-то знаю, что орал, а вот ты что несешь-то? Плесень ты с днища! — Заткнитесь оба, тупицы! Ежели он королевской крови, разве будет желать людям своего края? — Умный больно, а что ж не свободный? |