Книга Имя Кати, страница 120 – Павел Губарев

— Алексей вам не рассказывал?

— Ну… он не любит говорить о работе. И мы не так давно встречаемся.

— А как давно вы встречаетесь?

— Уйди, аналитик, ты пьян. Я объясню. Есть такие сферы деятельности, в которых сознание мешает. Лучший шахматист делает ходы интуитивно. Художники, опять-таки. Аналитики данных, которым нужно составить гипотезу. Конечно, интуицию ещё надо тренировать. Но когда она натренирована, сознание можно отключить и работать на голой интуиции. Так мы и делаем.

— Через порт отключить?

— Да.

— То есть вы все киборги?

— Да.

— О-о-о.

— Так вот… Алиса, куда вы?

— Спасибо за объяснение. Я хочу оливку.

— У меня такое ощущение, что ты это рассказывал не в первый раз.

— Конечно.

— Разве ты не скрываешь, что ты киборг?

— Скрываю. Но, видимо, рассказываю на работе, когда собеседования провожу.

— А что мы делаем? Может, мы что-то плохое делаем?

— Что? Мы банк. Скучная финансовая организация. Серое бетонное здание.

— Может, мы финансируем производителей оружия.

— Я программист. Ну, скорее всего. Я пишу софт. Я не принимаю решения, кому давать деньги.

— Но твоими руками…

— Тогда и таксист, который меня сюда привёз, тоже участвует в финансировании производителей оружия. Нужно провестигде-то черту. Я лишь сдаю свою голову в аренду.

— Ты бы стал сдавать квартиру террористам?

— Что? Нет, это неверная аналогия.

— Все аналогии неверны. Но некоторые полезны.

— А меня как-то двоюродный брат спросил, стоит ли ему брать кредит, чтобы рефинансировать другой кредит. И я так ему ответил… я ему так ответил! Я открыл рот, и из него полилась финансовая мудрость.

— А потом ты извинился, вышел из комнаты, зашёл в ванную, заглянул в зеркало и долго на себя смотрел.

— Да… откуда ты знаешь?

— Так со всеми. У нас у всех профессиональная деформация. Но мы не знаем, какая. И когда наконец обнаруживаем этот шрам…

— Ох, ладно. Мы ничем не отличаемся от других людей. Никто не знает, как он принимает решения. Никто не знает, почему он выбрал синюю рубашку, а не зелёную. Никто не знает, почему он гетеросексуал, а не гей.

— Кстати, Маша, мне кажется, у нас на работе был роман.

— Не думаю.

— Тогда почему меня к тебе тянет?

— Ты выпил и раскрепостился.

— А на работе я не раскрепощён?

— Это другое.

— Как это вообще выглядит? Комната, полная людей, которые работают, не приходя в сознание? Мы похожи на пьяных?

— Нет, мы похожи на шахматистов, не замечающих ничего, кроме доски. На художников, погружённых в пространство холста. На писателей, через которых сюжет изливается в текст.

— Ты себе льстишь. Писатель он. Ты чёртов мозг на палочке с проводочком в затылке.

— У меня беспроводная связь с контроллером.

— На собеседовании мне дали задачу: есть два роддома, один большой, другой маленький. В одном рожают ежедневно 5000 женщин, в другом 50. Обычно это 50 % мальчиков и 50 % девочек. Но в один день в одном из них родилось 80 % мальчиков и 20 % девочек. В каком?

— Ну и?

— Конечно, в маленьком. На маленьких выборках чаще встречаются экстремальные значения.

— Ну и?

— Я думаю, чем я занимаюсь на работе? Анализирую данные?

— Может, рожаешь?

— Нет. У меня нет детей. Вообще, у меня не складываются отношения с женщинами. Они как будто… Я как будто… Как будто, когда я говорю, то они путаются в моих словах, как в лабиринте. А когда они говорят… это как будто песок сквозь сито.