Книга Год Дракона, страница 311 – Вадим Давыдов

– Всё это замечательно, пафосно и необычайно благородно, госпожа Новгородская, – уже стоящий в дверях Суриков вдруг повернулся. – И всё же я советовал бы вам задаться двумя – пока только двумя – вопросами: кто так неистово жаждет столкнуть нас и Корону лбами где-нибудь на берегах Березины? Кто – и зачем? Да, у меня пока нет на них ответов. Нет их и у президента. Но мы уже задали их себе, а вам, судя по выражению вашего лица, это пока только предстоит. Искренне желаю вам не толькоозадачиться указанными вопросами, но и поисками ответов на них. Я же, с вашего позволения, займусь тем же самым. Желаю здравствовать, – Суриков пригладил рукой волосы – жест, напоминающий надевание несуществующей шляпы, и скрылся за дверью.

Посмотрев вслед Сурикову, Махалов перевёл недоумевающе-встревоженный взгляд на Новгородскую. И, кажется, впервые увидел на лице «Валькирии» нечто вроде замешательства.

Елена села на скамейку под «грибком» во дворе, достала телефон и набрала номер. Мужской голос – с опаской – ответил после пятого или шестого гудка:

– Алло?

– Привет, Платон, – улыбнулась Елена. – Такая ночь. Не хочешь выйти и поболтать со мной?

Они встретились с Янковичем в Варшаве, в самом начале девяностых, на Форуме свободной прессы. И провели за беседой едва ли не всю ночь. Платон был очарован, а Елене хотелось выговориться. Ей всегда было скучновато с ровесниками, её тянуло к людям – и к мужчинам – постарше, к тому поколению, что застало весну. Платон умел слушать. При этом он, правда, довольно откровенно пытался её напоить. Не нужно, Платон, сказала ему Елена, если нам суждено оказаться в одной постели, мы окажемся в ней, и спиртное тут ни при чём. У неё как раз закончились отношения с Горалеком, она только что похоронила родителей, и ей было во всех смыслах не до развлечений. Он понял. Он многое понимал, Платон Янкович, тогда ещё, в общем-то, молодой, полный идей, желания сдвинуть что-то, немного смешной со своей трубкой и запорожскими усами, – редактор самой тиражной газеты страны, едва выползшей из-под обломков «горбостройки» и растерянно озиравшейся вокруг. Они так и не оказались в одной постели. Ни тогда, ни после, хотя держали друг друга в поле зрения и даже несколько раз виделись. Но чувство контакта, чувство, что их души где-то соприкоснулись, осталось. Может быть, в другой жизни, сказал тогда Янкович, прощаясь. Может быть, улыбнулась Елена и поцеловала его в щёку, едва коснувшись губами.

– Здравствуй, Елена, – хрипло сказал Янкович и кашлянул, – раз, другой. – Ты?!

– Я. Как славно, – ты меня узнал.

– Ты знаешь, где моя квартира? Поднимайся.

– Нет, Платон. У тебя дома люди и уши. Выходи, мне нужно поговорить с тобой.

Он вышел на улицу, завертел головой. Елена достала маленький ксеноновый фонарик со световодом, включила его и помахала им в воздухе. Свет был таким ярким, – Янкович поёжился. И, помедлив, шагнул под «грибок». Елена поднялась ему навстречу:

– Ну, здравствуй, Платон.

Он изменился. И не в лучшую сторону: усы сделались совсем седыми, едва заметное когда-то брюшко выросло едва ли не втрое. Он обрюзг, появился второй подбородок, одышка. Он был лет на пятнадцать старше, – ровесник Вацлава, подумала Елена,а какой жуткий контраст, – как будто он старик. У неё сжалось сердце.