Книга Год Дракона, страница 362 – Вадим Давыдов

Вацлав почувствовал, как дрогнула рука Марины в его ладони. И не узнал голоса ребе, когда старик заговорил:

– Что значит для тебя любовь к этому еврею, Елена?

– Значит, больше нет «я» и «он», ребе. Есть только «мы». Он – половина меня. А я – половина его. – И Елена гордо вскинула голову: – И нет такой силы – ни на земле, ни на небе, ни в этом мире, ни в горнем, – способной нас разлучить.

Ребе улыбнулся и взглянул на своих учеников, которые смотрели на Елену, словно видели перед собой не женщину, – ангела. Никто никогда не смел так смотреть на Ребе и так говорить с ним. Такое говорить! Это было абсолютно, решительноневозможно. Да кто же она такая?!

– Скажите мне, рабойним, – негромко, но так, чтобы слышали все, проговорил Ребе по-чешски. – Кто из вас осмелится возразить этой женщине, – не буквой Торы, но душой Торы? Ну? Говорите, рабойним.

Стало тихо. Так невероятно тихо, как не было ещё, наверное, никогда в этом зале. И вдруг тишина раскололась:

– Не я, Ребе, – сказал сидящий слева раввин. И встал.

– Нет, Ребе, – повторил за ним тот, что был в центре. И тоже поднялся.

– И я не могу, Ребе, – сказал третий, расположившийся справа. И выпрямился во весь рост.

Ребе повернулся лицом к залу и снова показал посохом на Майзеля:

– Подойди и встань рядом со своей Еленой, Даниэль.

Майзель бросил на него удивлённый взгляд: впервые ребе назвал его по имени. Он повиновался. И взял Елену за руку. А ребе указал посохом на понтифика:

– Поднимись сюда, ко мне, Падре, – и, когда Урбан встал рядом с ним, произнёс, опираясь одной рукой на свой посох, а другой – на плечо понтифика, и обращаясь к Майзелю и Елене: – Вашу любовь открыл вам Всевышний, Даниэль и Елена. И свою Любовь к вам открыл он для нас. Да свершится все по Воле Его. Амен^[94], – и когда вновь установилась звенящая тишина, улыбнулся: – Надень ей кольцо, Даниэль.

Майзель вынул футляр, открыл и, достав кольцо и произнеся заветные слова на иврите и повторив их для Елены по-чешски, надел ей кольцо на безымянный палец правой руки. Елена затаила дыхание: платиновый ободок и три ромбовидных алмаза, скреплённых вместе и образующих идеальный шестигранник. Конечно же, из Намболы. Не слишком крупные, завораживающе прозрачные, они нестерпимо искрились и переливались, тысячекратно отражая пламя десятков свечей в старинных канделябрах. В зале даже стало светлее. Голубой, как её глаза. Золотистый, как волосы. И розовый, как губы.

– Это тебе придётся носить, мой ангел, – наклонился к уху Елены Майзель. И, выпрямившись, медленно, чеканя каждое слово, произнёс по-русски: – Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, – а душу твою, Елена, люблю я ещё много более твоего лица!^[95]

– Юрген, – Ирена вдруг изо всех сил стиснула руку Кречманна. – Посмотри же! Скорее!

– Не может быть, – адвокат поправил очки, вглядываясь туда, куда указывала Ирена. – Да, действительно! Кайзер! И… Боже! – потрясённо прошептал он. – Дракон! Они что же, – ходят тут у вас прямо по улицам?!

– Это Прага, – голос Ирены звучал как-то уж совсем необычно. Она повернулась и крепко обняла адвоката.

Кречманн ощутил слёзы Ирены на своём лице, а вкус её губ – на своих губах, и почувствовал – с ним происходит нечто странное. Неописуемое. Немыслимое. А когда понял, что именно – застыл, словно Лотова жена.

Тесно прижимаясь к растерянному Кречманну, у которого стояло дыбом всё, что может и не может стоять – как в шестнадцать лет, – Ирена прошептала, ласково проводя пальцами по его затылку:

– Мне следовало давно привезти тебя в Прагу, милый мой Юрген. Это сказочный город – здесь сбываются все мечты.

– Но этого не может быть, – промямлил, задыхаясь, Кречманн. – Это… невозможно! Что со мной? Это… волшебство?!

– Сколько тебе лет, Юрген? – вдруг озабоченно спросила Ирена.

– Пятьдесят три, – пробормотал адвокат. – А…

– А мне – тридцать семь, – вздохнула Ирена.

– Не может быть! – опять вырвалось у Кречманна.

– Да что ты заладил – «не может», «не может», – Ирена глядела на него смеющимися глазами, в уголках которых всё ещё прятались слёзы. – Да, мне тридцать семь, – а быстро растут только чужие дети. Идём, – я впредь не намерена терять ни минуты впустую. Да и тебе не позволю, милый мой Юрген!

– Сонечка! Мальчик!

Конец второй книги

Минск – Москва – Нью-Йорк – Париж – Лондон – Севилья – Цюрих – Магнитогорск – Саарбрюкен

1996–2004, 2010–2011