Онлайн книга «Выбор»
|
Да! * * * – Что-то Усти не видно. Да и царевича. Не сильно-то боярин беспокоился, понимал, что вреда Устинье рядом с Фёдором не будет. А все ж ни к чему боярышню срамить, коли хочешь ты девку! Ну так женись! По-честному! А в углу тискать не смей, боярышня это не холопка какая! Боярыня Евдокия на мужа посмотрела, вздохнула затаенно, еще раз пожалела доченьку, она бы век такому, какФёдор, дитя не отдала, да кто ж ее спросит-то? – Не кручинься, батюшка. Умная у нас доченька выросла, не позволит она себе лишнего. – Чуточку и позволить могла бы. – Алексей Заболоцкий себя хорошо помнил. И как поцелуи срывал то там, то тут… Евдокия тоже помнила. И прабабкин наказ. Агафья просила ее, а когда уж честно сказать – приказала Усте не мешать и под руку не лезть. Мол, не глупая у тебя дочка, Дуняша, сама она разберется, а вы только хуже сделать можете. Сказать бы о том мужу, да нельзя. Гневлив боярин, на руку скор… да и не всё мужьям-то рассказывают. Мужу-псу не показывай… улыбку всю. До нас поговорка сложена, а нам досталась. Вот и ни к чему со старой-то мудростью спорить, должно что-то и в тайне от мужчин быть. – Не надобно, Алешенька. Запретный-то плод – он завсегда слаще. – И то верно. – Плохо, что не видно Усти, но верю я в нее. Справится она, лишнего себе не позволит. – А как царевич настаивать будет? – Все одно не позволит, найдет как отвлечь али еще чего придумает, умненькая она у нас выросла. – Да… вся в меня. Как ты думаешь, Дуняша, будет наша Устя царевной? Евдокия в том сомневалась сильно. Ежели бабка вмешалась… Да и Фёдор Устинье не люб. И… нехороший он. Как он на Устю смотрит… нет, нельзя ему девочку отдавать, ей с ним плохо будет. Вслух-то она ничего не скажет, только то, что хочет муж услышать. Но ежели что, свадьбу расстроит с превеликим удовольствием! Не нравится ей Фёдор, попросту не нравится. И за дочку тревожно. Но покамест молчать надо. Всему свое время, и особенно – слову. * * * Давно у Бориса такого дня хорошего не было. Выбрался он из дворца легко, по полям пролетел, ветер свежий пил, как самолучшее вино, пьянел от терпкого привкуса на губах. Спрыгнул, руки раскинул, в снег упал… Воля… Сколько ж лет он так не делал? Десять? И не упомнить уже… Как батюшки не стало, так и ушла куда-то радость, исчезла, не жил, а дни считал, ровно в подземелье сумрачном. А сейчас вот волной прихлынуло, накатило! Захотелось. Вспомнил улыбку теплую, глаза серые… Красива ли Устинья Алексеевна? Хороша, да до Маринушки ей, как соловью до павлина. А все ж… Есть в ней радость. Чистая, незамутненная… Еще покататься? Или съездить, с горки прокатиться? По ярмарке походить? Не так, как обычно делается, а для себя, для души?[6] Борис и сам не заметил, как коняповернул. До Ладоги доехал, монетку парню кинул, тот коня привязал, посторожить обещал, а сам Борис гулять отправился. Хорошо… Когда не знает тебя никто, не требует ничего, не смотрит с почтением, не кланяется земно, зады кверху выставляя. Что Бориса к горкам потянуло? Сам бы он век не ответил, но Устинью легко нашел. И Фёдора, и… сам гневу своему поразился. Да какое дело ему до боярышни, таких не одна сотня по Ладоге разыщется, еще и красивее найдутся? А вот… поди ж ты! При виде слез в серых глазах едва Борис за плетку не взялся. Было такое в их детстве: поймал Борис братца, когда тот кошку мучил, и выдрал так, что Федька потом долго ходил, почесывался. В обморок не падал, крови ж не было, а вот зад болел. И кошек братец потом не мучил. Никогда. Бориса побаивался. |