Онлайн книга «Выбор»
|
Так Борис и уснул с улыбкой на губах, думая о сероглазой девушке. * * * Под вечер к пасынку царица Любава заявилась, прорвалась-таки, грудью бы дверь снесла, аки таран. И атаковала также, в лоб, куда там тарану несчастному, щепка он супротив Любавы-то! – Боря, ты развестись решил? – Тебе чего надобно, царица? – Боря… не знаю я, что с Маринушкой случилось… Борис и слушать перестал. Ишь ты… Маринушка! То морщилась, ровно от полынной настойки, а то поет соловушкой. – Боря? – Тебе чего надобно, царица? Чтобы не разводился я? Любава замялась. Как-то так ей и надобно бы, да разве о таком впрямую скажешь? Борис, который мачеху и так-то не любил, а уж сейчас особенно, ухмыльнулся, добил: – Разведусь. И еще раз женюсь, пусть мне сыновей родят. Дюжину. Любаву аж перекосило всю. – А коли отравили Маринушку? Или порча какая? – Ты сюда глупости говорить пришла? Так поди вон, некогда мне! Любава даже обиделась на пасынка, никогда он так грубо не выставлял ее. – Боря, ты ж ее любишь! Смотри, не пожалеть бы потом! – Сейчас уже жалею! Иди отсюда, пока вслед за ней не отправилась. Любава аж задохнулась от возмущения. Она?! В монастырь?! Да как… да что этот мальчишка себе позволяет?! Плевать, что царь! Обнаглел он, совесть потерял! – Ты, Боря… Выслушивать глупости Борис не расположен был. Тряхнул колокольчиком, кивнул слугам: – Больше царицу Любаву ко мне не пускать. Захочу – сам позвать прикажу. Любава вышла и дверью хлопнула. Да как он смел?! Погоди, Боря, поплатишься ты у меня! * * * К Ижорским во двор Михайла не въезжал – входил. Лошадь свою в поводу вел, как вежество того требует. Он хоть и сам Ижорский, да не боярин. Род древний, а родство дальнее, семья бедная. А все ж ближник царевича. Вовремя Истерман уехал. Когда б не знал Михайла кое-чего о Фёдоре, поди, и самое худшее бы подумал. Про Истермана-то он уже понял кой-чего, понавидался таких в странствиях своих. Есть они… которые как маятник. Туда качнутся, сюда двинутся… ненормально это, ну да покамест не кусаются, Михайла их и не тронет. Другое дело, когда такой к Михайле пристанет. И это бывало. УбитьМихайла того извращенца не убил, а порезал знатно. Кстати, тоже иноземец то был, в Россе-от такое не в почете. Узнает патриарх – монастырским покаянием не отделаешься, могут и кол в то самое любвеобильное место засунуть. А вот на иноземщине, говорят, оно процветает. Дикие люди, что тут сказать? Одно слово – немцы! Немтыри! Даже по-человечески и то говорить не умеют![22] Вот уехал Рудольфус к своим, а Михайла постепенно к Фёдору в доверие вползать принялся, шаг за шагом, да уверенно. И боярин Ижорский то отметил. Вот, на крыльце стоит, встречает, благоволение показывает. Михайла улыбался мило, а про себя думал, что наступит еще время его. Он в этот двор на коне горячем въезжать будет, а боярин его у ворот встретит, коня под уздцы сам до крыльца проведет. Всему свое время. А сейчас стоит один боярин, не парадно одетый, но улыбается по-доброму, считает, что Михайле честь оказывает. Ну-ну… Михайле и подыграть несложно. Повод он конюху отдал, сам поклонился, чай, спина не переломится. – Поздорову ли, Роман Феоктистович? – Благодарствую, Михайла, хорошо все. Пойдем, с супругой тебя познакомлю, с дочкой. Откушаем, что Бог послал… В горницу Михайла за боярином прошел, поклонился, как положено, улыбнулся, поздоровался. |