Онлайн книга «Возвращение»
|
Сёмушка умирал, а меня привезли, напротив посадили и смотреть заставили. Если глаза закрывала, его начинали плетьми бить… лучше б меня. И за что… Просто за пару теплых слов, за улыбку, да на ярмарке торговцы теплее улыбаются, когда покупателей заманивают! Три дня назад – суд. Два дня назад – его казнь. Завтра моя. Быстрое нонеча в Россе правосудие. А главное – слепое и глухое. Кричи, не кричи… – Не шуми. Я дернулась, словно меня плетью ожгло. – Что?! А… Из-за поворота ко мне медленно приблизился огонек. Поднялась плошка с угольками, освещая лицо, которое я и на этом свете видеть не хотела, и на том… ежели в ад попаду, мне парсуну этого человека напротив котла повесят. Тогда и варить не надо будет… – Ты?! – Я, Устиньюшка. Я, душенька. Тепло ли тебе, сокровище? Радостно ли? Зеленые глаза напротив. Ведьминские омуты, не иначе. По этим глазам не одна сенная девка слезами уливалась, а я… я этого человека всей душой ненавидела. – Ты почто пришел, Михайла? Позлорадствовать? Ну так смотри, радуйся. Сколько осталось до рассвета? Часа тебе хватит? Откуда и слова взялись? Едкие, острые… Под зелеными глазами – черные круги. Словно его завтра сожгут, не меня. – Жизни не хватило бы. – Моей так и не хватит. Почто невинную душу загубил? Знаешь ведь, невиновен был Сёмушка. – Невиновен? – В зеленых глазах мелькает страшное,темное, словно рыба-акула плавник из-под водной глади высунула. – Я бы его еще сто раз убил! За то, что виделся с тобой каждый день, разговаривал, до руки твоей касался… думал – забылось, перегорело, ан нет! Сто раз бы его убил! Двести!!! Отшатываюсь от решетки, подношу руку к губам: – За… это?! Ответом мне кривая улыбка на полных губах. – Государь наш, Фёдор Иванович, жениться желает. На принцессе Лембергской. А там условие поставили, они-де не дикари какие. Даже коли старая жена в монастыре, все одно жена она. Не свободен государь наш. – А как же та девка, которую он после меня в палаты привел? – Девка и есть. Случай такой вышел, яблочком она подавилась. А яблочко то из сказки про мертвую царевну было. Не иначе. – Тоже ты? – А хоть бы и я, Устиньюшка. Не заслуживала она ничего иного. Думаешь, не знаю, кто порчу наводил? Я только головой качнула: – Что сыночка я скинула – судьба такая. Да только ты первый рад был, что в монастыре я. Али не так, Михайла? – Так. – Слово камнем падает в темноту, теряется где-то у носков расшитых золотой нитью щегольских сапог. – Так, Устиньюшка. Если не мне, то и никому! Не мог я выносить… Федька, дурак малахольный, сокровище в грязь кидал, тебя не видел, на ложе после дешевой девки таскал. А ты все одно ему верна была. Почему? Почему, Устиньюшка?! Я бы всю Россу к твоим ногам кинул, на руках носил, тени упасть не дал… ПОЧЕМУ?! И столько боли в последнем слове… Кто-то другой растрогался бы. А я – нет. Я глаза Сёмушки помню. И как мальчик за глотком воздуха тянулся. И… он ведь меня не винил, он передо мной винился. Знал, что и мне кары не избежать, с креста о прощении просил… Что ж. И я бью. Наотмашь. – Потому что я ни его не любила, ни тебя. Тошно мне от вас обоих, гадко на душе. Завтра умирать буду с радостью – избавление с огнем придет! Зеленые глаза вспыхивают болотными огнями. – Ни меня, ни его… а кого, Устинья?! КОГО?! Пожимаю плечами: – Он уже ушел. И я завтра к нему пойду. Если Господь милостив, хоть увидеть его дозволит. Хоть раз бы еще… |