Книга Дарханы. Академия Четырех богов, страница 24 – Евгения Александрова

Я всё равно выберусь оттуда. И если без помощи этого дархана — так даже лучше!

Весь вечер я провела в каюте, обдумывая разговор и брошенные Бьёрном фразы, но тот намек, что мне почудился, теперь казался просто игрой воображения. Пока он делает всё, чтобы сломить мое сопротивление, доставить в монастырь и сдать властям как безвольную фигурку в самой могущественной армии мира. И никак не высказывает ни сочувствие, ни интерес, только играет моими чувствами.

Ночь прошла на удивление спокойно: видимо, я настолько вымоталась физически и морально, что даже урчащий от голода желудок и похрапывания остальных путешественников за плотными шторами разделенной на “комнаты” каюты не помешали заснуть.

Утром разбудил удар в гонг. С непривычки я вздрогнула и едва не врезалась макушкой в низкую полку над головой. У нас на Корсакийских не были в ходу гонги, смесь веры в Четверых богов и местных традиций привела к сочетанию мелодичныхмолитв под звуки наших привычных на Юге инструментов — струнных и бубнов.

Гонг звучал так долго и пронзительно, шесть ударов подряд, когда не затихающие колебания одного удара догоняли звуки сильного второго. Я накрыла голову хлипкой подушкой, представляя, что это именно Бьёрн долбит в здоровенный металлический диск мне назло.

И почему-то он предстал перед мысленном взором в самом диком и воинственном виде — обнаженный по пояс северянин с пронзительным взглядом, с рассыпавшимися по плечам короткими прядями волос, бледнокожий под яркими лучами нашего, еще южного солнца, бьющий в гонг большим молотом. И молитвы, что срывались с его губ, звучали низко и гортанно — “во славу Четырех” — кидая в дрожь.

Да уж, представила чересчур уж подробно — и сама же глухо простонала. Мама всегда говорила, что у меня слишком живое воображение: мне сочинять бы истории для выступлений на сцене.

Преодолев утреннюю тошноту, я даже умудрилась что-то съесть на скудном завтраке: разгрызла какой-то сухарь и запила водой. Вопреки моим фантазиям, полуголого Бёрна, бьющего в гонг, на верхней палубе не оказалось — я послонялась по натёртому до блеска дереву, не нашла себе места среди снующих туда-сюда матросов и резких команд капитана и боцмана и вернулась обратно вниз.

В сумке у меня с собой была лишь одна потрепанная книга на корсакийском — история смелой девушки, переплывший однажды океан в поисках своей мечты, земли предков и открывшая в себе дар повелевать водной стихией. Это была старинная легенда наших земель, рассказанная на современный лад, я любила её, когда была маленькой. И по ней когда-то училась читать по-корсакийски.

Я знала, что дарханы ещё обязаны выучить даори — мёртвый язык предков, на котором уже не говорят, но одаренные считают, что именно он обладает магическим звучанием, способным достигать Четырех богов.

В чтении и бездумном созерцании потолка и борьбе с тошнотой я провела еще несколько дней. Бьёрн, видимо, поняв, что со мной ему делать нечего, пропадал на палубе. Пару раз я видела его издалека, когда он работал наравне с моряками: забирался с командой матросов на мачту, перекрикиваясь с боцманом на ивварском — и его голос звучал почти так же, как я представляла при ударе в гонг и пении молитв Четырем.

От скуки и легкой дурноты я пыталась отвлечься,завести общение с кем-то из моей каюты, но люди попадались неразговорчивые или неинтересные, и стало ещё скучнее. Лучше уж было проводить время в перечитывании легенды на корсакийском или воображать свои собственные истории.