Книга Брак по контракту со злодейкой, страница 42 – Ангелишь Кристалл

Вокруг уже слышались шёпоты, возмущённые вздохи, чьи-то охи. Слуги замирали в нерешительности. А я стояла за спиной отца, чувствуя, как по подбородку стекает тёплая капля крови. И, несмотря на боль, несмотря на жар в щеке, я смотрела прямо на Луиджи, не отводя взгляда. Не как жертва. Как та, кто в этот вечер потерял только иллюзии и приобрёл нечто куда более ценное.

Луиджи побледнел. Рот приоткрылся, глаза метались — от нас к толпе, от толпы обратно, словно он судорожно искал поддержку или хотя бы намёк на сочувствие. Возможно, собирался извиниться, выкрутиться, повернуть всё по привычке в свою пользу. Но отец молча поднял руку — чётко, уверенно, не оставляя сомнений: слушать он его не собирался. Ни здесь, ни после всего, что произошло.

— В зале достаточно свидетелей, — заговорил граф Эйсхард голосом, каким обычно выносили приговор. — Этого вполне достаточно, чтобы лишить вас не только чести, но и права именоваться мужчиной. Не говоря уже о претензиях на чью-либо руку, — он намеренно выдержал паузу, от которой даже мне стало не по себе, а затем добавил, с холодной отстранённостью: — Вам повезло, что я не вызвал вас на дуэль прямо сейчас. Но я не опущусь до ваших методов. Я предпочитаю действовать по закону. В отличие от ваших манер, он у нас всё ещё работает, — затем отец повернулся к ближайшему слуге, даже не посмотрев больше в сторону Луиджи, и коротко бросил: — Позовите управляющего приёмом. И проследите, чтобы господин Уинтерли и его семья покинули зал в течение ближайших пяти минут. Без скандала. Но и без снисхождения.

Слуга молча кивнул, будто подобные приказы были для него делом привычным, и без лишних эмоций поспешил удалиться, растворяясь в толпе. Вокруг уже рябило от взглядов. Кто-то из гостей отступал, стараясь создать видимость приличия, кто-то наоборот — приближался, стремясь не упустить ни одного слова, впитывая происходящее с почти театральным наслаждением. Конфликт между двумя графскими домами на глазах у всей знати — зрелище редкое, особенно когда всё разворачивается так стремительно и откровенно.

Пары перешёптывались за веерами, прикрывая губы, но не стараясь скрыть взгляды. Мужчины переглядывались, иные уже кивали — сдержанно, почти одобрительно, словно увиденноедало им моральное право определиться с позицией. Но вмешаться никто не спешил. Им хотелось остаться зрителями. Свидетелями. Теми, кто потом сможет сказать: «Я был там», не замарав при этом собственные руки.

Маски спадали быстро, когда становилось ясно, где правда. И сегодня правда была на моей стороне — не из-за громких слов, а из-за той пощёчины. Луиджи сам сделал всё, чтобы мои действия выглядели не дерзостью, а самообороной. И, пожалуй, впервые за всё это время мне не пришлось ничего доказывать. Достаточно было молчать.

Пока отец занимался вопросом ухода Луиджи, мать протянула платок и осторожно повела меня в сторону. Она старалась не касаться разбитой губы и пылающей щеки, но крепко держала за руку. Боль не отступала: лицо словно горело, а при каждом прикосновении кожа отзывалась ледяным онемением. Контраст лишь усиливал внутреннее раздражение. Злость закипала, и я вновь и вновь мысленно прокручивала выходку алчного мерзавца.

— Мы уходим. Ты показала всё, что должна была. Больше не нужно, — произнесла мать тихо, но твёрдо.