Книга Брак по контракту со злодейкой, страница 64 – Ангелишь Кристалл

У меня неприятно заныло в животе — то ли от страха, то ли от злости, — как перед долгим прыжком в ледяную воду, когда уже поздно отступать, но всё ещё не поздно пожалеть. Я опустила взгляд на застёгнутые чемоданы, нарочно медленно взяла перчатки со спинки кресла и так же медленно натянула их, оттягивая секунды, словно могла этим заморозить время. Но выхода не было. Пришлось выйти, ведь теперь я — «счастливая невеста» самого завидного жениха королевства.

На лестнице пахло свежей полировкой и холодным ветром из приоткрытых окон. Я на миг прикрыла глаза, впитывая этот запах и тишину. Хотелось сохранить в памяти последние секунды привычной новой жизни, прежде чем покинуть дом Эйсхардов и шагнуть на дорожку, полную интриг и чужих правил.

В холле стояли родители— без лишних слов, без лишних жестов. Только мать слегка коснулась моей руки, стоило мне спуститься, будто передавая хрупкое, почти ненужное сейчас тепло. Им не нужно было ничего говорить — они были уверены, что всё по моей доброй воле, а потому искренне радовались за меня и обнимали.

За дверями, за тонкой полосой света из приоткрытой створки, уже угадывался силуэт, от которого сжимался воздух вокруг. Я шагнула к порогу, нацепив на лицо сдержанную, но убедительную улыбку — ровно ту, что годится для семейных портретов и светских хроник. Но стоило взгляду выскользнуть за пределы дома, как улыбка начала трескаться изнутри.

Вэлмир Делавьер стоял у кареты, словно она была не средством передвижения, а возвышенной сценой, созданной для одного актёра — него. Высокий, безупречно одетый, с идеальной осанкой и той самой ледяной уверенностью, от которой в висках пульсировало раздражение. Взгляд — холод, в котором можно утонуть. Линия губ — чуждая улыбка, больше похожая на предупреждение — и рука в перчатке, протянутая мне, как приглашение в ловушку, в которую я уже согласилась войти.

Я подошла медленно, чувствуя, как каждый шаг отдаётся в груди тяжёлым эхом. Ветер с улицы тронул край моего дорожного платья, будто пытался удержать, но его хватка была слишком слаба против того, кто ждал меня у кареты. Я остановилась в полушаге, глядя на протянутую руку, и внутри всё сжалось в узел.

Кожа под тонкой тканью перчаток вдруг стала чувствительной до боли. Казалось, я ощущу холод его пальцев даже сквозь плотную кожу. Но отступить было нельзя: родители стояли за спиной, слуги — в стороне, и каждый взгляд впивался в нас, ожидая безупречного жеста будущих супругов.

Я с улыбкой вложила ладонь в его, и хватка сомкнулась мгновенно, уверенно, без малейшей возможности вырваться. Он слегка наклонился, и в уголке его губ мелькнула тень улыбки, которую могли принять за приветливую, если не знать, сколько в ней скрытой власти.

— Отправляемся, леди Эйсхард, — тихо сказал он, и в голосе прозвучало не приглашение, а приказ.

Я забралась в карету и села напротив, тщательно выпрямив спину и аккуратно сложив руки на коленях — каждый жест подчёркивал то расстояние, которое я намеревалась сохранить. Как только колёса тронулись с места, я демонстративно отвернулась к окну, будто пейзажза стеклом действительно мог меня заинтересовать. Хотя в сером мареве улиц не было ничего примечательного: лишь знакомые фасады, редкие прохожие и тот самый подозрительный туман, который не рассеивался, а наоборот — медленно сгущался, будто следовал за нами.