Книга Тихая пристань, страница 59 – Анна Рогачева

— Стратегический резерв, — объяснила она детям, опуская монеты в кубышку под их восхищенными взглядами. — На черный день. Или на стекло для окошка. Одно дело — мечтать, другое — иметь план «Б», припрятанный в глиняном горшке под половицей.

Но мир за пределами их стройки не дремал. Слухи, которые приносил Петька, становились тревожнее. Пан Гаврила, оказывается, не просто болел. Он метался. То объявлял новые поблажки, то, наоборот, ужесточал требования. По селу прокатился слух, что он написал донос в губернию на самого себя (вернее, на мнимых врагов, которые его «околдовали»). Это был признак отчаяния и паранойи. Опасно.

— Он ищет виноватого, — мрачно сказала Арина Агафье. — И пока не нашел Лексея и не поймал меня, будет хвататься за любого. Нужно, чтобы наша стройка стала самым скучным, самым неинтересным событием в округе.

И она придумала ход. Когда к ним приходили любопытные, она начинала жаловаться. Не на судьбу, а на бытовые трудности. С упоением и красочными деталями.

— Ой, Матрена, и не спрашивай! Это бревно-то вон, третье от угла, — оно, представь, на полвершка короче! Пришлось клин из березы вырезать, вся работа встала! Да я, кажись, все пальцы себе исцарапала! Ну, как твой Федя, подагра не мучает?

Она говорила о стройке так, как другие говорят о ревматизме или неурожае капусты, — как о неизбежной, утомительной напасти. И это работало! К ней начинали относиться не как к загадочной беглянке, а как к своей, несчастной Арине, которой «не повезло с мужем, а теперь еще и с бревнами». Ее история обрастала такими житейскими, такими скучными подробностями, что любой сыщик уснул бы на третьей минуте расспросов.

Однажды, уже ближе к вечеру, когда они с Петькой отмечали, что наконец-то выровняли первый венец будущего дома, к ним подошел Гришка. Лицо у него было серьезное.

— Тетя Арина, — сказал он. — В кабаке те двое… они уехали. Вчера.

— Ура! — выдохнул Петька.

— Не совсем, — покачал головой Гришка. — Я подслушал, как они с хозяином говорили. Один, в очках, говорил: «Объект,видимо, переместился или залег глубоко. Докладывать будем, что след ушел в сторону губернского города. А здесь… здесь просто деревня. Ничего примечательного».

Арина почувствовала, как камень с души катится, но застревает на полпути.

— А второй? Тот, что молчал?

— Тот… тот наливал себе вина, смотрел в окно на нашу улицу, и сказал одну фразу, — Гришка нахмурился, стараясь вспомнить дословно. — Сказал: «Тишь да гладь. Слишком уж гладь. Как на болоте перед грозой».

И он уехал, ни на кого не глядя.

Это была не победа. Это было перемирие. Они решили, что здесь пусто. Но тот, молчаливый, почувствовал неестественность этого покоя. Он ушел, но оставил за собой дверь приоткрытой. Для возможного возвращения.

— Значит, — сказала Арина, глядя на их первый, кривоватый, но бесконечно дорогой венец избы, — наша тишь должна быть не как на болоте, а как… как в хорошем, прочном амбаре. Полном зерна. Обыденная, здоровая, скучная тишь. Продолжаем работу, господа строители. У нас план: к первым заморозкам — под крышу. И чтобы наша изба была настолько обычной, настолько правильной, что даже призраку не пришло бы в голову в ней поселиться.

Она взяла в руки топор, чтобы помочь Петьке подогнать следующее бревно. Солнце клонилось к закату, окрашивая их стройплощадку в золотой цвет. Было тяжело. Было страшно. Но было и смешно. Потому что вся эта грандиозная стратегия выживания, вся эта игра в кошки-мышки с таинственными силами, упиралась в простую, дурацкую проблему: как сделать так, чтобы бревно с хитрым сучком легло в паз, не перекосив всю стену.