Книга Тихая пристань, страница 78 – Анна Рогачева

И она ушла, растворившись в синих зимних сумерках, оставив после себя не запах трав, а чувство невероятной, щемящей завершенности и… разрешения.

Арина сидела одна в наступающей темноте. Не зажигала лучину. Слушала, как потрескивают угли в печи, как ровно дышит во сне дочь. Петька закончил работу, отложил инструмент, потянулся.

— Мам, ты чего в темноте?

— Так, сынок. Думаю.

— О чем?

— О будущем.

Он подошел, сел рядом на лавку, по-взрослому положил свою уже широкую ладонь поверх ее руки.

— Будущее — оно здесь. Мы его сами сделаем. Как дом этот.

Она улыбнулась в темноте, накрыла его руку своей второй ладонью.

— Да. Сделаем.

И в этот миг она поняла, что Матрена права. Счастье — оно не громкое. Оно тихое. Оно в этом тепле руки сына. В ровном дыхании дочери. Взапахе своего хлеба. В уверенности, что завтра будет такой же день — трудный, полный забот, но свой. И что она больше не одна против всего мира. Она — центр маленького, но несокрушимого мира, который сама и создала.

А где-то там, в глубине души, тронутая словами старухи, тихо шевельнулась и та самая, давно забытая надежда. Надежда на то, что однажды дверь откроется не со стуком беды или заботы, а с тихим скрипом, и в нее войдет не вихрь и не пожар, а тот самый, спокойный и ясный луч. Чтобы сесть за этот стол. Чтобы разделить их хлеб. Чтобы его взгляд, как когда-то давно, у ручья, сказал без слов: «Я здесь. И я никуда не уйду».

Но даже если этого и не случится — уже не страшно. Потому что ее счастье уже не зависит от одного человека. Оно разлито во всем: в стенах этого дома, в доверии детей, в уважении соседей, в песне прялки и в тепле только что испеченного каравая. Оно — в ней самой. В той, кто прошла через смерть и ад, и вышла из них не сломленной, а закаленной. Не ожесточенной, а мудрой. Не одинокой, а нашедшей свою истинную семью — в детях, в труде, в этой земле.

Она поднялась, зажгла лучину. Желтый свет затопил горницу, лег на спящее лицо Машеньки, на берестяной туесок с зерном на полке, на незаконченную рубаху. Петька принес чугунок с тушеной картошкой. Они сели ужинать втроем. Говорили о пустяках. Смеялись. Планировали завтрашний день. И глядя на лучину, вспомнила о свечах. Я же могу. И улыбнулась.

И Арина ловила себя на мысли, что вот оно — то самое «тихое, тяжелое плодоношение», о котором говорила Матрена. Оно уже было здесь. В этой простой, немудреной трапезе. В этом мире. В этой любви.

За окном звезды зажглись в полную силу, холодные и яркие над спящей, заснеженной землей. А в их избе было тепло, светло и прочно. Как крепкий, на совесть связанный узел. Узел, завязанный на счастье. И Арина знала — этот узел уже не развязать.

Конец