Книга Тихая пристань, страница 75 – Анна Рогачева

Начала она с хлеба. Не с того, простого, на закваске из хмеля, которым удивила когда-то Акулину, а с особого, «здорового». Она вспомнила, как в ее первой жизни, в голодные послевоенные годы, бабушка добавляла в муку молотую сушеную крапиву и лебеду — не от бедности, а от мудрости: «Травы силу земли в себе держат, они и тебя держать будут». Она и летом, и по осени собирала и сушила травы: крапиву, подорожник, кипрей. Молола их в ступе в зеленую душистую муку и подмешивала в ржаную. Закваску держала теперь не на хмеле, а на ржаной корке, залитой водой и прикрытой тряпицей — «маточку», которую нужно было каждый день «подкармливать» горстью муки, разговаривать с ней, как с живым существом.

Первый каравай из такой муки, испеченный в их собственной, уже освоенной печи, имел странный, землисто-зеленоватый оттенок и неслыханный аромат — не просто хлебный, а травяной, лесной, жизненный. Петька, отломив горбушку, долго жевал, прислушиваясь к вкусу.

— Крепкий, — вынес вердикт он. — И сытный будто. Одним куском, как щами, наедаешься.

Слух о «хлебе с травой» дошел до соседей. Сначала пришли с опаской: «Арин, да ты не колдовать ли вздумала?». Но Арина, вместо того чтобы спорить, просто отламывала каждому по куску.

— Пробуйте. Это не колдовство, а память. Память земли, что всех кормит.

Хлеб был так хорош, так необычен и, главное, так сытен, что вскоре к ней потянулись женщины — не за готовым, а за наукой. Арина, помня завет бабушки Матрены, что «умение не сгорит», щедро делилась. Она показывала, как держать закваску, как смешивать муку, как чувствовать тесто. Ее дом наполнился новыми запахами — горячего хлеба, сушеных трав и женского говора. За этим простым делом рушились последние стены недоверия. Она стала своей. Не просто мастерицей, а «Ариной-хлебосолкой», хранительницей доброго, сытного секрета.

А потом ее потянуло на эксперимент. Мыло. В доме его не было, мылись щелоком — золой, разведенной в воде. Средство едкое, кожу стягивало. Арина вспомниластарый, полузабытый рецепт: зола, вода, животный жир (его скопила из кухонных остатков) и… поваренная соль, чтобы мыло «встало». Процесс был алхимическим: долгое вываривание щелока, процеживание, смешивание с растопленным жиром, бесконечное помешивание, пока масса не загустеет.

Первый опыт вышел комом — буквально. Мыло получилось твердым, как камень, и мылилось плохо. Но пахло не жиром, а… чистотой. Деревянной золой и дымком. Вторую партию она сделала, добавив отвар ромашки и мяты, что сушила летом. И вот, когда она разлила еще теплую, тягучую массу в берестяные коробочки, случилось маленькое чудо. Через несколько дней, вынув застывшие брусочки, она с удивлением обнаружила, что они не серые и сальные, а цвета топленого молока, с легким травяным духом. И на ощупь — бархатистые.

Она дала кусочек Машеньке для куклы. Девочка, намылив кукольное платьице, закричала:

— Мама, смотри, пузыри! Настоящие! И пахнет… пахнет лугом!

Это мыло стало ее вторым, тихим триумфом. Не таким ярким, как платок, не таким всеобщим, как хлеб, но не менее важным. Оно было про уют, про заботу, про маленькие радости чистого тела и мягкой кожи. Женщины, узнав про «мыло от Арины», сначала стеснялись просить. Но она, опять же, дарила. Маленькие брусочки, завернутые в лоскутки. «На пробу». И пробовали. И глаза у них загорались тем же светом, что и у Машеньки.